Фильм «Нирвана» Габриэля Сальватореса кончается программным дискурсом об игре, участник которой в результате сбоя «понял», что он всего лишь компьютерный персонаж. Он входит в коммуникацию с создателем игры и начинается борьба создателя игры и её персонажа против корпорации семиургов, которые наживаются на этих играх. Из простого участника этого процесса автор игры превращается в сторонника меонтофагов-революционеров, борющихся против семиургов. А главный персонаж игры «Нирвана», распознавший, что он компьютерный фантом, призывает покончить с миром эксплуатации производителей виртуальной реальности.
Приведу последние слова из фильма «Нирвана»:
Джимми?
Да, я стёр «Нирвану». Теперь можешь ни с кем не
играть.
А я уже засомневался в тебе.
Я же обещал тебе.
Постой... Когда ты удалишь меня, я превращусь...
во что?
В снежинку, кружащуюся за окном.
Это не так плохо... Джимми, значит, мы победили?
Мы победили.
Стирай всё. Давай же...
Вот она, законченная и исчерпывающая программа Делёза-Негри, программа современного антиглобализма, прозрение в сущность «общества спектакля». «Стирай всё. Давай же...»Это и есть максимальная программа революции в постмодерне: предложение просто удовлетвориться стиранием.«Кого? Чего?» — «Всего». Это и есть «la volonte au neant», «воля к ничто» Жиля Делёза.
Меонтофаги против семиургов. Это главное социальное противоречие, которое сам постмодерн способен рефлексировать.
Радикальный Субъект и его метагносеология
Радикальный Субъект и его метапарадигмальность в постмодерне
Как к трём типам постчеловеческой социальности относится Радикальный Субъект?
Радикальный Субъект относится с неприязньюк тем, кто эксплуатирует симулякры знаний, с жалостью, брезгливостью и презрениемк недолюдям, которые находятся в центре этого процесса, и с определенным пониманиемк меонтафагам.
Меня много раз спрашивали, откуда симпатия у традиционалистов к постмодернистам? Являясь паладинами абсолютного ничто, носителями ночи и сборищем коллективных бесов, эти коллеги более точно определяют сущность того, чем является парадигма постмодерна, чем те, кто пытается заделать или приукрасить разверзшуюся на наших глазах онтологическую или эсхатологическую брешь. Одним словом, будучи чудовищами, они ближе к истине.
Если вы помните геноновскую модель Космического Яйца, то речь там шла о том, что в конце космического цикла яйцо оказывается открытым снизу. И вот через это открытие Космического Яйца снизу, через подчеловеческую реализацию абсолютной ночи, представители меонтофагии, волонтеры ничто тоже чуть-чуть заглядывают за парадигму, причем даже не просто за её шов, связанный с парадигмой модерна (хотя и это верно), но и куда-то глубже, за обратную сторону парадигмы.Но там-то и пребывает Радикальный Субъект.
Как в феномене Консервативной Революции открывается парадоксальная близость ультра-консерваторов и ультра-революционеров, точно так же в гносеологической проблематике постмодерна обнаруживается странное созвучие позиции Радикального Субъекта и меонтофагии.
Радикальный Субъект не имеет абсолютно никакого отношения к прямодушному делёзианскому прославлению ничто, к воле к ничто. Радикальный Субъект мета-парадигмален.Он стоит по ту сторону парадигм.Но только сейчас, в эпоху постмодерна, через корректный анализ и аккуратный разбор гносеосимуляционного процесса как основного процесса парадигмы постмодерна, он способен наглядно проиллюстрировать и понятно обосновать свое отличие не только от парадигмы постмодерна, но и от парадигм вообще.Ведь логика пути Радикального Субъекта постепенно ведет к его обособлению, выделению и становлению самостоятельным, метапарадигмальным полюсом, сверхчеловеком, абсолютно новым персонажем абсолютно новой метапарадигмальной картины.
Именно в постмодерне он способен обнаружить себя как того, кто он есть, высказать и проявить свою собственную программу, чего он не мог сделать ни в парадигме премодерна, ни в парадигме модерна. Только сейчас, в парадигме постмодерна, Радикальный Субъект, сверхчеловек начинает выступать как самостоятельная метапара-дигмалъная инстанция.Он еще невидим, и язык его непонятен, поскольку он метапарадигмален, и то, что он говорит, тоже не может быть интерпретировано в рамках парадигм, в том числе и в парадигме постмодерна.
Конечно, в постмодерне непонятен не только Радикальный Субъект; там не понятно вообще ничего, так как отсутствие гносеологического кода в постмодерне превращает постзнание, постгносеологию в чистый нигилизм. Но непонятность языка Радикального Субъекта проистекает совершенно из другой сферы. Он не подпарадигмален, он — надпарадигмален. Он метапарадигмален. И его язык является недешифруемым по совершенно иной причине, на совершенно ином метафизическом основании, чем классический пост-язык гносеосимуляционных процессов.
Транс-язык: «чёрное более чёрное, чем само чёрное»
Для того чтобы пояснить, о чем идет речь, можно сказать, что всё пространство постмодерна в его гносеологическом измерении — это пространство пост-языка. Почему это не язык классического времени? Потому что в нем отсутствует лексика, отсутствует морфология, правила, код его понимания. А вот то, чем является, на чем говорит, высказывается, и то, с чьей позиции трактует основную проблематику Радикальный Субъект, можно назвать транс-языком.И то и другое недекодируемо. Но и то и другое возникает симультанно, то есть одновременно, поскольку ни транс-язык Радикального Субъекта, ни пост-язык общей массы постмодерна, недолюдей постмодернистической эпохи, не могут оформиться в других парадигмах в чистом виде.
Поэтому появление Радикального Субъекта как самостоятельной инстанции — это важнейший метафизический и языковый феномен именно эпохи постмодерна. Вот почему Ницше помещал загадочную фигуру сверхчеловека не в прошлом, где, казалось бы, ему место, а в будущем по отношению к Ницше.
И здесь возникает совершенно новая реальность — реальность транс-языка, на котором говорить уже совсем трудно.
Могут спросить: а как отделить в такой ситуации транс-язык Радикального Субъекта от пост-языка в целом? Ведь и то и то на поверхности бессмысленно; и то и другое — из сферы молчания; и то и другое —недекодируемо, несхватываемо, не подлежит ни дешифровке, ни восприятию. Ответ содержится в алхимической формуле: «черное, более черное, чем само черное».
Выявление отличия между Радикальным Субъектом и меонтофагической структурой — разоблачение нигилизма пост-языка как пустотности и бессодержательности знака постмодерна — возможно лишь при наложении друг на друга этих двух форм темноты.Есть тёмное (транс-язык), которое еще более темное, чем само темное, чем ничто меонтофагических революционных программ. И просвечивает это темное, более темное, чем само темное, дает о себе знать, становится иным, отличным, то есть создает новую возможность интерпретации только в том случае, когда мы выносим за скобки гносеологическую иллюзию — пристрастную со стороны се-миургов или пассивную со стороны семиофагов — гносеосимуляционного процесса. Мы убираем это и беседуем только с теми коллегами, которые действительно описывают истинную картину постонтологии, постмодерна, которая мало-мальски соответствует метафизическим данным.
Отсюда эта тайная симпатия крайне правых к крайне левым, традиционалистов к революционерам на новом гносеологическом, историческом, онтологическом и парадигмальном витке. Иными словами, транс-язык не существует вне пост-языка. Сам по себе транс-язык мы не можем и никогда не смогли бы понять, но на фоне пост-языка он впервые становится артикулированным.