В постмодерне идея «всего» исчезает. Мультипликационные персонажи MTV Бивис и Батхед являются классическими акторамипостмодерна. Если посмотреть на структуру их мультипликационной деятельности, они окажутся последовательными дебилами. У них никогда ничего не получается, у них все падает из рук, но совокупность абсолютно абсурдных и разрозненных действий и соображений приводит их всякий раз к определенному частному успеху. Отсутствие цельности, отсутствие даже личной программы, зацикленность на второстепенных пустяках, в результате приводят их к удаче. Рано или поздно, им дают бензин, ставят именно тот клип, который они хотят посмотреть. Другой пример: американский фильм «Тупой и еще тупее». Два дебила соревнуются в идиотизме, и в результате выигрывают все, что возможно. В принципе, это абсолютный кодпостмодерна.
Или другой фильм «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», где показаны приключения двух нарколыг, гонзо-журналиста и его адвоката, которые путаются в двух соснах, проваливают все, что можно, а в итоге все получается нормально и выходит великолепный репортаж. Если в эпоху модерна подобная расхлябанность, фрагментарность, утрата цельности воспринимались бы как ужас и трагедия («человек не может добраться, не может выздороветь, не может достичь поставленной цели»), то в наше время дауны, полудурки, трансвеститы, «freaks» всех мастей — люди совершенно фрагментарные— становятся вполне нормальными и удачливыми элементами экстравагантной реальности.И американское общество, американская культура, американская богема являют собой архетип и образец таких «фриков». Эта концепция заложена в фильме «Freaks» Тода Браунинга. Совокупность уродов, вырожденцев и первертов, каждый из которых представляет собой аномальное развитие или недоразвитость какого-то из элементов, складывается в общий сносный, но довольно зловещий хор. Эти существа действуют в пространстве постреалъности.Сами по себе они являются аномалиями и продуктами вырождения. Но они перестают воспринимать отсутствие ума, ноги или руки как некий недостаток.Они воспринимают свою внешность как альтернативную, а свое сознание как альтернативное сознание. Если раньше считали: глупость — это недостаток ума, то здесь глупость осмысляется как нечто самодостаточное, как иной, альтернативный ум, а, например, однорукость — как некая альтернативная внешность человека. Такое возможно только в постреальности, где сбиты прицелы и нормы относительно того, что является цельным, законченным, полным, совершенным. Таким образом, систематика уродства и патологии становится вполне надежной основой в контексте «поствсего». На место «универсума» (по-латыни universuum — это «единоориентированный процесс») приходит «постуниверсум» или «плюриверсум», где существует нескоординированное движение разных сегментов (частей без целого) к разным целям. Возможно, этих целей и вовсе нет, тогда движение принимает еще более занимательный характер.
Постнаука
На место науки в эпоху постмодерна приходит постнаука.Об этом писал Джон Хорган в своей книге «Конец науки». В основе ее лежит идея, что все открытия уже сделаны, все принципиальное уже открыто, и остается только произвольно играть этими открытиями или к чему-то их применять. Наука сближается с мистикой, магией и авангардной культурой — так, центр космических исследований NASA платил несколько лет зарплату шизофренической авангардной музыкантше Лори Андерсон, чтобы она своим бредом вдохновляла ученых военно-космического комплекса на новые открытия...
Сюда же относятся такие направления современной теоретической физики, как теория суперструн. В этой науке утверждается, что все нерешаемые физические уравнения и все парадоксальные процессы разрешаются при учете допущения десятимерного пространства, и на этом основании строится новая модель Вселенной, в которой духи Фадеева-Попова наносят первошкалу на десятимерное пространство «мирового листа».
Сам Хорган говорит, что наука становится все более и более веселой («la gaya scienza» Ницше). Он также называет постнауку «иронической наукой», «ironical science».
Однажды по российскому телевизору выступал детский доктор Рошаль, который дул в какую-то детскую трубу и подстукивал себе на бубне. Я сначала подумал, что у меня начались галлюцинации. Нет, он действительно сидел и вместе с Марком Захаровым проделывал все эти штуки. Конечно, Марк Захаров, театральный режиссер, вполне может дуть в трубу или играть на маракасах. Но почему серьезный доктор Рошаль — воплощение науки, гуманизма, друг детей, освободитель заложников — почему ондует в эту трубу, кривляется и строит глупые рожи, это непонятно. Но это абсолютно в духе науки (или педиатрии) постмодерна. Скоро окажется, что, если хирург не выплясывает перед больным брейк-данс, то он будет рассматриваться как слишком ретро, как ископаемый хирург или даже вовсе не хирург...
Постчеловек и постобщество
Антропологическая проблематика в постмодерне фундаментально меняется, и на место человека приходит постчеловек.
Вместо общества возникает постобщество,а те социальные модели, которые с таким трудом выстраивались в эпоху модерна, разлагаются самым причудливым образом и рекомбинируются в новые экстравагантные ансамбли. Возникает постсоциальная реальность. Не общинная (как в премодерне), но уже и не социальная (как в модерне). Постобщество состоит из разрозненных и отчужденных индивидуумов, которые совокупно вообще не порождают никакого нового единства — ни естественного, ни искусственного. Они живут вместе, но по отдельности, ничего не зная друг о друге и знать не желая. В этом постобществе преобладает принцип полной гетерогенности — рядом могут находиться самые различные по основным социальным и личностным характеристикам существа.
Постполитика и постистория
Отсюда возникает явление постполитики,которое заблаговременно предвосхитил Ги Дебор в модели «Общества зрелищ». Постполитика представляет собой перевод всей политической проблематики в сферу чистого и отвлеченного шоу.
Вместо истории возникает постистория.Жан Бо-дрийар говорил, что постистория состоится, когда исчерпает себя не только циклическая идея премодерна (что давно случилось), но и концепция однонаправленного времени модерна. Тогда возникнет то, что называется «loop», «кольцо», в компьютерных технологиях — постоянное рециклирование одного и того же, лишенное и сакрального смысла и прогрессивного накопления знаний, опыта, информации. Как будто выпили пиво, бросили банку, затем банку подобрали, сдали в утиль, налили новое пиво, вновь его выпили.... Все повторяется, но без всякого смысла. Время теряет свою заданность, вектор-ность. Стоит лишь убрать телеологию истории из нашего времени, как возникнет постоянное пространство «дежа-вю». Иначе говоря, то, что было вчера, и то, что будет завтра, можно вполне поменять местами, в силу отсутствия ориентированности существования.
Постисторическое циркулирование одного и того же приходит на смену истории. Именно об этом говорил Фрэнсис Фукуяма, когда писал о «конце истории». Правда, он сам страшно испугался своего прогноза. «Нет, — говорит, — не надо этого, мы пока не готовы». Но не от него же это, в конечном счете, зависит... Он просто описал процесс. И слово не воробей...
Постгосударство, постэротика, постпространство, постденьги, постэкономика
Возникает постгосударство.Оно представляет собой «открытое общество», «open society». Это связано с феноменом глобализации и тем, что Тони Негри и Майкл Хардт на альтерглобалистском языке назвали «Империя», «Empire».
Вместо эротики возникает постэротика.Об этом мы подробно поговорим в отдельном разделе. Помимо различных характеристик асексуальности Жан Бодрийар выделяет особое свойство постэротики — эротизм прекращает быть делом двух.Поскольку возникает возможность воспроизводства человека с помощью клонирования, второйдля эротического процесса больше не нужен, ибо отныне можно делить одного и того же. Это страшным образом изменяет всю структуру, всю культуру человеческих отношений. Не надо иметь ни вторую половину, ни партнера: человеку в принципе можно ничего не иметь, он будет собираться-разбираться, сам по себе размножаться и собираться назад. Это совершенно новое состояние чувств и романтики.