Ну зато, хоть хромота вернулась. Хотя радоваться рано, всё равно с моим навыком владения мечом рассчитывать нанести серьёзный урон чудовищу не стоило. До этого момента, всё же надеялся, что вытащив клинок из ножен, почувствую что-нибудь этакое. Что какие-то позабытые навыки хотя бы частично вернуться, может сработает память тела и оружие вдруг станет продолжением руки. Но нет, рукоять по-прежнему чувствовалась в ладони неудобным и незнакомым предметом.
Ну и хрен с ним! Сейчас кинусь вперёд и буду рубить и колоть, пока смогу. Хоть какой-то урон нанесу, глядишь, крестному потом останется просто добить тварь. А я?! Ну что, умру я. Жаль, конечно, что не узнаю о своём прошлом, кто я на самом деле и кем мне приходились те ребята, что меня по фото разыскивали. Ничего не поделаешь.
После этих размышлений на душе вдруг стало легко и спокойно. Страх ушёл. Вообще все чувства куда-то исчезли, оставив внутри лишь пустоту. Может быть, эмоциональный перегруз, и раньше державший нервы на пределе, достиг апогея, и, от греха подальше, отключил отвечающий за чувства орган. Не знаю, чем ещё можно было бы объяснить образовавшийся внутри абсолютнейший штиль. Но даже эти размышления уплывали на периферию сознания и гасли, сметенные подавляющей всё пустотой.
Внезапно хлынувшие в голову мыслеобразы заполнили разум, освобожденный от лишних дум. Старые добрые знания в виде событий, мест, голосов и лиц хлынули в голову неостановимым потоком. Сознание воспринимало их удивленным узнаванием, непонятно было, как обо всём этом можно было забыть?! Ведь всё это было неотъемлемой частью самой моей сути. Ощущение было такое, будто все время, пока находился здесь, был каким-то ущербным калекой. И теперь, наполненный вернувшимся прошлым, почувствовал, наконец, что значит по-настоящему быть собой.
Пришедшей извне сигнал предупредил об опасности. С трудом выдирая увлеченное внутренним созерцанием сознание, открыл глаза.
Когда это я успел зажмуриться?!
Но вспоминать об этом незначительном моменте было незачем. И некогда. Топтун был уже рядом и замахивался своей страшной лапищей. На ответную реакцию оставались считанные доли секунды.
Нырнуть под летящую к голове конечность, в то же мгновение перебрасывая меч в левую руку.
Локоть твари взъерошивает волосы на макушке.
Следующий шаг с резким разворотом.
Разогнанный инерцией тела и приложенной к нему силой, клинок с хрустом врубается в затылок чудовища.
Не тратя времени на вытаскивание меча, буквально вбитого в голову одержимого, отпускаю рукоять, отскакиваю дальше.
Недостаточно быстро. Удар агонизирующей твари настигает в движении. Ещё и отбрасывает в нужном направлении.
Но все это уже не важно. Топтун повержен. Победа!
Глава 7
Глава 7.
Так внезапно вернувшиеся воспоминания требовали сосредоточить на них внимание, принять и осмыслить, но до краев наполненное адреналином тело желало дальнейших подвигов, да и крестному стоило бы помочь.
Шагнул к распростертой на песке туше, собираясь выдернуть меч, ухнувший в затылочный нарост на половину длины. Однако ногу, что до сих пор служила надежной опорой, вдруг повело, словно из нее вытащили все кости. Не удержавшись, упал на колени. Кое как оперся на руки, которые внезапно тоже наполнила предательская слабость. Да что такое?!
Опустив взгляд вниз, едва сумел сдержать крик. Куртка из плотной кожи, способная, пожалуй, сдержать скользящий удар мечом, оказалась бессильной против лопатообразных когтей топтуна. Весь правый бок разорван, но это так, мелочь. А вот то, что вместе с кожаным доспехом, удар могучей лапищи наполовину вмял, наполовину снес часть грудной клетки, было уже серьёзно. И страшно! Вывернутые наружу обломки рёбер торчали в обрамлении исходящих кровью мышц и расползшихся лоскутов кожи. Моей кожи!
Видимо организм, накачанный адреналином и окрыленный эйфорией от победы над топтуном, отключил нервные окончания. Лишь это могло объяснить полнейшее отсутствие боли при получении ранения.
После увиденного, силы окончательно меня покинули. Остатков их хватило лишь отклонить назад, отказывающееся подчиняться, тело и упасть не на живот, а на спину.
Выходит, предсмертный удар, которым достал меня одержимый, оказался далеко не безобидным, как показалось сначала. Рана серьёзная, причём серьёзная настолько, что смерть становится лишь вопросом времени, причём очень короткого его отрезка. Не знаю, способны ли, полученные в Улье, лекарские умения лечить подобные раны, хотя у местных на этот счёт сомнений не бывает. Но если через пять-десять минут обещанная крестным знахарка не прибудет, лечить будет уже некого.
К заблокированным нервным окончаниям вновь вернулась чувствительность, отчего организм в один миг погрузился в бездонный океан боли. Время в нем шло иначе, каждая секунда могла превратиться в минуту или час, а могла казаться вечностью. Бытие обратилось растянутой в пространстве и времени мукой, и эта мука длилась и длилась. Вплоть до того момента, как появился звук.
Шелест сминаемого подошвами песка сообщил о приближении живого существа. Крестный или один из одержимых? Если второе, то вряд ли кто-то серьёзнее жрача, больно уж шаг легкий. Хотя, в моём состоянии без разницы. Даже самая жалкая из тварей представляет смертельную угрозу.
— Пустой! — запыханный голос бородокосого развеял сомнения. — Пустой, да как же ж так-то?! Погодь, под голову счас подкладу.
Разлепив веки, внезапно ставшие чужими и непослушными, увидел склонившегося крестного. Во взгляде серо-стальных, устремленных на меня глаз, явственно читался испуг. Неудивительно, полученные увечья и впрямь страшны до такой степени, что можно лишь поражаться живучестью раненого.
— Дядь Прохор, я топтуна завалил! — попытался произнести слова бодро и весело, но получилось неважно. Голос прозвучал еле слышно и хрипло, будто запись, проигранная на старом магнитофоне с посаженными в ноль динамиками.
— Вижу-вижу, молодца, Пустой! — покивал бородой крестный, подсовывая мне под голову обмотанный тряпками шлем.
— Ты всех перебил?
— Всех, всех. Тихо, не балаболь попусту, покой тебе нужон!
— Да нормаль… — попытавшись выдавить из себя очередную фразу, вдруг закашлялся, после чего во рту стало излишне мокро и солёно.
— Тихо, Пустой, не шевелися. Силы береги, Тайка вот-вот уж должна подойтить. Я тебе подмочь не могу ничем, энтакую дыру и не закроешь толком. — крестный говорил, а сам рвал какие-то тряпки, обкладывал ими края раны и снова говорил. — Энто ничаго, Тайка всё залечит, у ей лекарский дар силы невиданной, таки, как она, знахари, наперечет! Ты токмо потерпи маненько, дождись уж ейного приходу. Добром всё кончица, коли ее…
Раздавшийся крик сильной твари прервал успокаивающую речь бородокосого. Ей в ответ проурчали ещё несколько одержимых. Обернувшись на звук, крестный прекратил перевязочные манипуляции. Опустил руки. Сел рядом. Вздохнул тяжело.
— Всё, крестничек, конец сказочке.
— Кто… кто? — прохрипел, пытаясь повернуть голову в сторону раздавшихся звуков.
— Волот с парой дружков-кусачей. Да лежи ты, лежи, не шевелися! Счас оне чрез брод перескочут и поглядишь.
— Так ты… беги… успеешь… я то уж…
— Не, крестничек, не уйти мне. И последний бой дать нечем. Дар кончал весь, стрел маненько найдеца, так оне от их и не почешуца дажить.
— Как же… — с каждым словом говорить становилось все труднее, голова шла кругом, а сознание то и дело пыталось покинуть слабеющее, с каждой минутой, тело.
— Держи вот нож, коли помирать, так с оружьем в руке. — В, частично онемевшую, потерявшую чувствительность ладонь, легла твердая и шершавая рукоять. — Прощевай, Пустой!
— Прощай… дядь Прохор! — последние слова вышли на удивление легко. Окончательно потеряв надежду на спасение, почувствовал облегчение, а на душе разлилось безмятежное спокойствие.