Перед глазами вставали картины из такого долгого и, преимущественно, мрачного вчера. Раздавленный кусачем парнишка, доспех и арбалет которого не раз выручали меня в трудную минуту. Осиротевшая маленькая девочка, плачущая на руках, пытающейся успокоить её, Настасьи. Дед Василий, с разорванным боком и он же, доживающий последние свои мгновения рядом с темной сферой. Суличник Феофан, убитый огромным волотом. Все эти трагические события и остальные, свидетелем которых мне не случилось быть, все они, так или иначе, на моей совести.
Сердобольные люди, подобравшие обессилевшего и замерзающего незнакомца. Откуда им было знать, что этот самый незнакомец одним своим присутствием навлечет беду на их дома, подвергнет смертельной опасности их родных и близких. Тем более он и сам не спешил делиться с приютившими его людьми своим секретом.
Скольким жителям поселка не удалось пережить нашествие одержимых?! По моим подсчётам, не меньше двадцати. Именно такую цену им пришлось заплатить за человечность и сострадание.
Лучше было бы патрулирующим окрестности реки дозорным, в тот злополучный момент, пройти мимо выбравшегося на берег человека. Не тащить его, бездыханного, в родной поселок, не отогревать, не кормить, не отпаивать живцом. Лучше всего было бы взять топорик и тюкнуть как следует по темечку незнакомого субъекта, расположившегося в непосредственной близости от поселка. Тогда бы и нашествия не было и люди в живых остались и не пришлось бы уцелевшим погибших оплакивать.
Неизвестно, сколько времени продолжалось бы мое самобичевание, если бы вернувшийся бородокосый не прервал его хлопком по плечу и словами.
— Хорош горевать, крестничек. Нечего вину с чужих плеч на свои тянуть.
— Так вина то и впрямь на мне! — не сразу ответил я, чувствуя горечь в выходящих наружу словах. — Твари по мою душу в посёлок заявились!
— По твою, не по твою, чаво о том болтать-то?! Ты про отметину не помнил и незнал! — хмуро парировал крестный. — Я вот тожить не сберег людей, но топица не сбираюсь и крест на себе не ставлю! Потому как энто и моя, и твоя и старейшины вина тожить! Я ему так и сказывал на сходе, как воротилися! Што он почитай всех воев увел на промысел, хотя мы с Тайкой его отговорить пыталися. Негоже родной дом без толковой защиты оставлять. Но не услышал он тех советов. Да и как слушать, коли не было у нас сильных одержимых уже с год как. Токмо Тайка чуйкой своею што-то там учуяла, да не могла толком о том сказывать. А старейшина решил, што у них на промысле беда будет, потому и усилил дружину вдвое обычного. Вот и рассуди, чья тут вина-то?
Сказать мне было нечего. Ответственность, словами бородокосого разделенная на несколько частей, сделала давивший душу груз и впрямь немного полегче. Но до конца все равно не отпустила. Да и возможно ли полностью смириться со столь страшной истиной?! Думаю, что нет. Вина день за днем и год за годом будет следовать рядом, словно призрак, от которого нет спасения. Так что на прозвучавшую поясняющую речь лишь вяло покивал.
— Вот и ладненько! С энтим, значица, решили. Теперича давай о прочем потолкуем. — в словах бородокосого должно было звучать спокойное удовлетворение, но слышалась лишь неясная тревога. Хотя, если учесть взгляд, устремленный на лежащий рядом с прочей экипировкой меч, причина этой тревоги становилась вполне себе ясной. Крестный весь день смотрел на подаренный мне клинок так, словно тот в любой момент мог превратиться в ядовитую змею.
— Ты про меч что-ли?! Так я и сам давно хотел спросить, как его из ножен вытащить. Там секретный замок какой-то?
— Так и не вытащил, значица. Не распознал. И я не поспел об том тебе сказать. Да и не хотел вот так, посередь боя о том толковать. Думал, как одержимых одолеем, тама уж все расскажу, да покажу. А оно вона как все повернулося! Ну энто и к лучшему, пожалуй. И для чего вся энта котовасия?! Уж почитай семь лет минуло и тут ты появился. Я тебя сразу признал. Но беспамятный, не помнишь ничаго. А она об том не сказывала…
— Да какие семь лет? Кто эта она? Дядь Прохор, ты про что вообще? — глядя, как бородокосый задумчиво рассуждает вслух, неотрывно глядя на меч, я не сдержался и выпалил эти вопросы, постепенно повышая голос, чтобы отвлечь его от воспоминаний.
Крестный не ответил. Кряхтя, потянул из-за пазухи что-то, тщательно завернутое в тряпицу, развернул.
Внутри оказалась лишь одна вещь — небольшой белый прямоугольник, сантиметров десять в длину и семь-восемь в ширину. С первого взгляда вещица поразила своей ослепительной белизной и какой-то чрезмерной для этого времени точностью линий. На ладони бородокосого она выглядела чужеродно, словно последней модели айфон в руках у голозадого пигмея из диких джунглей Амазонки.
Когда прямоугольник перекочевал мне в руки, подушечки пальцев обожгло знакомым тактильным ощущением. Пластик?! Гладкая матовая поверхность, толщина не больше пары миллиметров, похоже на обычную кредитку. Откуда здесь взяться кредитке?
Но этот вопрос уплыл куда-то в область не особо важных и второстепенных, стоило перевернуть пластиковую безделушку.
Всю невеликую площадь прямоугольника занимало напечатанное на пластике фото анфас. Снимок был высокого качества. Несмотря на невеликие размеры, можно было разобрать мельчайшие поры на лице запечатленного на фото человека. Но и без дополнительных разглядываний узнал, чей снимок крестный хранил, бережно завернув в ткань. С похожего на кредитку куска пластика на меня глядели мои собственные глаза.
До этого момента свое лицо я видел лишь отраженным в, покрытом рябью, зеркале воды. Но в прошлый раз это был лишь странный акт знакомства с собственной внешностью, позабытой вместе со всей прошлой жизнью. Сейчас же, сжимая в руках фотографию, ощутил нахлынувшую волну воспоминаний. Правда все они были лишь статичными картинками, словно скриншоты, надёрганные из разных фильмов. Из этих скриншотов собрали слайдшоу и с бешенной скоростью пропустили перед моим внутреннем зрением. Различные картинки вызывали такие же различные эмоции, но все они были настолько неоднородные и даже разнополярные, что разуму зацепиться было абсолютно не за что.
— Так мы были знакомы и раньше? — подняв глаза от снимка, с надеждой уставился на крестного.
— Неее, што ты, я б сказал, коли так было бы.
— Тогда откуда? — надежда сменилась непониманием.
— Оттуда, крестничек, оттуда! — бородокосый усмехнулся невесело, разлил пиво по кружкам, отхлебнул как следует, отер пену с усов и начал рассказ.
— Давно энто было. Уж почитай семь весен минуло с той поры… Хотя, какие тут весны, энто ж улей. Тут в каждой соте время свое, и не меняеца. В обчем, был я тогда, по местному мерилу сопляком, чуть больше полгода как в улей попал. И в посёлок энтот не так давно пришёл, раздумывал осесть тут иль дальше куда двинуть. Пускай и не было у меня толком опыта в улье, и дар какой-то непонятный, которые и не знахарский и хрен пойми какой. Но с луком я ещё в прошлой жизни дружен был, да и с мечом да копьем умел немало, а таких тута везде ценят. В тот день или чрез день, значица, одна богатая сота обновляца должна была. Энто верстах в четырех-пяти выше по теченью, на правом берегу. Где-то там недалече и тебя тожить дозорные нашли. На той соте обнаковенно немало добра собирали, кажны две седьмицы она обновялася. Правда бывало не день в день, потому загодя туда дозоры засылали. В энтот раз и я в таковом дозоре оказался. Втроем мы туда пошли, значица. Старшим у нас был Илья — десятник из дружины нашей, добрый воин. С ним Ванюшка — малец, годков пятнадцати от роду, тощий и пугливый, што твой заяц. Зачем токмо его в дальний дозор заслали?! Ну и я, значица, с ими. Большой кус пути на лодочке вверх по теченью забиралися. Пехом с полверсты оставалося, а то и того меньшей. Но энтот путь по правому берегу пролегал, да ещё и чрез лес. А на правом ухо востро держи в степи дажить, одержимых тама хватат. Вот и мы нарвалися на стаю малую. Пяток тварей, но слабые, бегуны да жрач зелёный, управилися бы с ими, пожалуй. Токмо оказалося, што вшестером они тама были, твари-то. Пока мы с той пятеркой билися, сзаду есче один жрач подкрался и враз нашего старшого упокоил. Ванюшка и так напуган был, а как увидел, что Илью жрач свалил и горло ему рвет, давай обратно к реке драть. Ну, думаю, тут мне и конец будет. Одержимых есче трое на ногах, а я с копьецом супротив их. Лук в начале боя оставил, одну токмо стрелу пустить успел, а тама уж навалилися твари. В обчем, есче одного бегуна на копьецо поймал, и готовился смерть принять. А тут откуда-то слева хлоп-хлоп-хлоп… И оне уж лежат все, родименькия, ножками сучат и угоманиваюца поманеньку.