Мировая война 1914-1918 гг. вынесла на поверхность тенденцию, подспудно зревшую уже не менее века. К 1918 г. одна из тех восьми великих держав, которые существовали в 1914 г., совершенно исчезла с политической карты, две другие, искалеченные, находились в состоянии прострации, а одна из более или менее благополучно выживших стала энергично перестраиваться в поисках "самоуправления доминионов" (4). Общая развязка этих частично революционных, а частично эволюционных изменений одинакова. Мировая арена была захвачена великими державами, каждая из которых представляла собой замкнутый универсум. Характерной особенностью обществ нового века является взаимозависимость небольших государств. Некоторые из них (напри
19 мер, доминионы Британской метрополии) не являются полностью независимыми единицами,другие (например,Чехословакия, Австрия, Венгрия) лишены морского побережья, у третьих отсутствует ярко выраженная или подлинно оригинальная национальная культура. К тому же в этом новом мире даже великие державы стали казаться меньше и индустриализм, вышедший на мировую арену, стал тормозить их экономическое развитие. Все государства в равной степени начинают сознавать,что не могут самостоятельно выжить экономически, и либо резко протестуют против военной,финансовой,тарифной,миграционной политики,либо обращаются за помощью к техническим международным организациям, которые были созданы вокруг секретариата Лиги Наций и Международного бюро труда в Женеве.
Эти различные тенденции можно суммировать в одной формуле: в наш век главным в сознании общества является осмысление себя как части более широкого универсума, тогда как особенностью общественного самосознания прошлого века было притязание считать себя, свое общество замкнутым универсумом. Это изменение безошибочно указывает на конец прилива, достигшего своей высшей точки в 1875 г., и начало отлива, который будет протекать в течение четырех веков, если он предвещает повторение предыдущей, так называемой средневековой, фазы в западной ивтории, когда сознание западного общества было под эгидой папы и Священной Римской империи, символизировавших нечто главенствующее и центральное, между тем как королевства, муниципальные города и лены, равно как и другие местные учреждения, воспринимались как нечто подчиненное и окраинное (5). Как бы то ни было, представляется, что отлив идет в этом направлении - здесь трудно быть определенным, потому что слишком мало времени прошло после того, как совершился поворот.
Если это наблюдение верно и если верно то,что историк не может абстрагироваться в своих мыслях и чувствах от влияния среды,в которой живет,то мы можем надеяться увидеть в недалеком будущем изменение во взглядах и научных подходах западных историков. И это будет соответствовать изменениям, охватившим западное общество в целом. Именно на закате прошлого века работа историков находилась в полной гармонии с индустриальной системой, а их взгляды были пронизаны и связаны национальной идеей. Однако новый век очертил свое поле исследования, не ограниченное рамками одной национальности, и ученые вынуждены будут приспособить свой метод к интеллектуальным операциям более широкого масштаба.
Возникают два вопроса:"Каково умопостигаемое (6) поле исторического исследования?" и "Возможно ли поле исторического исследования, не соотносимое с конкретными историческими и социальными обстоятельствами и независимое от историка?". До сих пор наше исследование приводило нас к выводу, что способ исторического мышления находится под сильным влиянием сию
20 минутного социального окружения, в котором случайно оказывается мыслитель. Если это влияние настолько сильно,что благодаря ему в сознании мыслителя формируются априорные категории, то можно считать, что ответ на поставленный вопрос получен. Это бы означало, что относительность исторической мысли и социальной среды безусловна и что, следовательно, нет необходимости искать в потоке исторической литературы очертания некой.устойчивой формы. Историку пришлось бы признать, что если он в состоянии познавать морфологию своей собственной мыслительной деятельности с помощью анализа влияний данного,конкретного,современного ему общества,то для него не представляется возможным анализировать общественные образования,принадлежащие прошлому.Однако это заключение не противоречит пока нашим утверждениям.До сих пор мы видели,что на переднем плане исторической мысли различимо мерцание относительности, и, возможно, установление этого факта-первый шаг в фиксации устойчивого и абсолютного объекта на заднем плане исторической мысли. Поэтому нашим следующим шагом является исследование возможности существования умопостигаемого поля исторического исследования, независимого от особенностей восприятия, обусловленных местом и временем.
ПОЛЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Пример Великобритании. Задавшись целью обнаружить "умопостигаемое поле исторического исследования", лучше всего начать с рассмотрения обычного объекта исследования современного западного историка-национального государства. Выберем среди различных национальных государств Запада такое, которое при прочих равных условиях наиболее соответствовало бы как материал для изучения идеалу современного историка.
Великобритания - один из таких примеров, которые могли бы служить нашей цели. Это не просто национальное государство,но и великая держава. Ее неотъемлемая составная часть,Англия,выделившись лишь два века назад (1), причем без нарушения исторической непрерывности или утраты идентичности, занимает такое же место в истории Европы,как,например,Франция,хотя Англия сыграла в истории особую роль. Выбранный нами пример удачно служит цели еще и потому,что Англия была относительно изолирована, во-первых, в силу географических условий и, во-вторых, в силу той специфической политики, которую проводили ее государственные деятели в период,когда она переживала наибольший творческий расцвет и могущество. Если взять ее географическую изолированность, то, что ни говори, берега острова создают гораздо более четкую границу, чем границы континентальной Франции. Что же касается политической изолированности Британии, то она была в истории Запада чем-то вроде alter orbis ("дру
21 гой земли"), хотя это не совсем точно для средних веков, так ка последние владения на континентальном берегу Ла-Манша были утрачены в 1558 г. (2). Разумеется, не стоит преувеличивать степень этого "великолепного одиночества". Великобритания никогда не могла себе позволить пренебречь сношениями с континентальными странами или уклониться от тех европейских войн, в которых ставилось на карту равновесие сил. И если равновесие сил успешно сохранялось, то столь же тщательно охранялась и односторонняя изолированность. "Другая земля" - репутация, закрепившаяся за Великобританией,- определяла не просто мир, отличный от континентальной Европы, но все неевропейские континенты и дальние острова. Подобно своей сестре, Соединенным Штатам, Великобритания отделилась от старого мира, чтобы высвободить энергию и воздвигнуть новый мир по плану какой-то смутной мечты.Однако нельзя еще раз не подчеркнуть,что ее изолированность является, возможно, наиболее значимым фактом. Действительно,не так просто обнаружить какую-либо иную европейскую страну,которая была бы столь же изолированной и играла бы столь значительную роль в европейской истории на протяжении такого длительного периода. Итак, если Великобритания (как наследница и преемница Англии) не представляет собой "умопостигаемого поля исторического исследования", то мы можем сделать заключение.что никакая другая европейская держава не выдержит аналогичного испытания.