Искренне Ваш,
Р. Гордон Уоссон
Те, кто убежден, что Дон Хуан родился в одной из библиотек Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, когда Кастанеда читал сочинения Уоссонов издания 1957 года, увидят определенную иронию в том, как в письме Уоссон представляется “незнакомцем” и столь беспокоится о доказательствах своей этноботанической квалификации. В 1968 году сам Уоссон еще не оценил той степени, в какой его собственные работы стали источником вдохновения Кастанеды. Три года спустя он признался, что сразу ощутил, что “пахнет обманом”. Дело было даже не в том, что грибы Дона Хуана невозможно было опознать, но в том, что Кастанеда казался до странной степени равнодушным к их идентификации. Письмо Уоссона является прекрасным примером того щепетильного уважительного тона, которым именитые ученые экзаменуют студентов, подозревая их в списывании и обмане. В 1968 году Уоссону было 70 лет, и он уже обладал большим опытом в разоблачении обманщиков и притворщиков, однако в лице Кастанеды ему встретился достойный соперник его уровня учености и опыта в разоблачениях.
В своем ответе на письмо Уоссона Кастанеда претендует на образ человека науки, опубликовавшего этноботанические находки, или по крайней мере, такие достоверные наблюдения, которые могут стать надежной основой этноботанических открытий, и который сейчас отвечает на вопросы, поставленные чрезвычайно известным знатоком в этой области, строго ограничиваясь при этом своими опубликованными утверждениями. Таким образом, содержание его письма неизбежно становится достоянием всей научной среды и не может быть предохранено никакими доводами о частной собственности или тайне личной переписки. Благодаря любезному содействию Уоссона на меня легла обязанность и большая честь довести до вас содержание этого документа. С другой стороны — многих это разочарует — литературные права на это письмо защищены законом об авторских правах, и его нельзя использовать без разрешения владельца. 12 августа 1979 года я написал Кастанеде: “Ваши поклонники и мои читатели наверняка гораздо больше оценят возможность прочесть исходный текст Вашего ответа, чем мой рассказ о нем.” Мало кого удивит, что ответа на это письмо я не получил. Тем не менее когда-нибудь письмо Кастанеды будет опубликовано, и мне остается надеятся, что, сравнив его с изложением в этой статье, вы убедитесь, что я неплохо поработал, отделив то, что относится к ученой среде, от того, что принадлежит самому Кастанеде, и что я передал содержание письма полностью и без искажений. Пока Кастанеда не смягчится или его наследники не позволят опубликовать это письмо, вам придется доверится мне.
Письмо Кастанеды к Уоссону составило шесть плотно заполненных машинописных страниц, на каждой из которых стояла дата “6 сентября 1968 года”. Подпись, вне всяких сомнений, принадлежит Кастанеде. Тем не менее, в своей следующей книге писатель напишет: “4 сентября 1968 года я отправился в Сонору навестить Дона Хуана… Два дня спустя, 6-го сентября, пришли Лючио, Бениньо и Элихио… мы собирались вместе поохотиться.” Пока Карлос в Соноре охотится на зайцев, Кастанеда практикует сталкинг на Уоссоне из Вествуда. Человек, который по-настоящему владеет сталкингом, предстает перед оленем в форме оленя, перед койотом — как койот, а перед ученым — в обличьи ученого. Характерным способом поведения Кастанеды с теми людьми, которых он хочет обратить на свою сторону или убедить в чем-то, является отзеркаливание их интересов и подражание их манерам мимики и жестов. С мимикрии начинается и его письмо к Уоссону — заголовки на каждой странице, с указанием имени адресата и даты, что является постоянной привычкой Уоссона; три раздела, пронумерованных римскими цифрами; те же самые завершающие слова “Искренне Ваш”. Чтобы избежать повторений типа “Кастанеда пишет” я представил содержание письма в форме списка из пронумерованных утверждений, а комментирую эти утверждения, как обычно, в квадратных скобках. Вопросы Уоссона, которые цитировал Кастанеда, выделены курсивом. Итак, письмо:
1. Кастанеде было чрезвычайно приятно получить письмо Уоссона, поскольку Кастанеда “очень хорошо знаком” с его работами и польщен уделенным ему вниманием. Однако, Уоссон должен принимать во внимание, что Кастанеда не является большим авторитетом; его знания полностью ограничены теми данными, которые ему удалось собрать. Его заметки никогда не были в строгом смысле антропологическими полевыми наблюдениями, но скорее “результатами опросов”, связанных с его интересами, имевшими “значение” и “содержание” лично для него. Таким образом, его увлекают скорее “косвенные намеки” Дона Хуана, чем какие-либо “специфические этографические подробности”. Поскольку он имел дело с “драматичной и серьезной” системой убеждений, то даже намеренно скрывал некоторые такие детали. Было бы “излишним” пытаться исправить эти неопределенности в одном единственном письме без предварительной подготовки более широкого “этнографического контекста”, и поэтому Кастанеда попытается лишь ответить на вопросы Уоссона. [Подвергая себя прелестному самоунижению, Кастанеда оправдывается ограниченностью своей профессиональной компетенции и неофициальностью целей своих исследований, выскальзывая таким образом из смирительной рубашки научной этнографии. Судя по всему, упоминание драматичности и серьезности убеждений Дона Хуана как-то обязывает Кастанеду скрывать этнографические детали. Честно говоря, это больше похоже на намерение мистифицировать читателя. Под “излишним” он, очевидно, понимает тщетность, но далее подразумевает, что если бы он пожелал, то смог мы поместить Дона Хуана в определенный и ясный этнографический контекст, чему он сам противоречит немного ниже. В данном случае такой подтекст служит целям окружения его слов аурой достоверности без каких-либо реальных доказательств этой достоверности.]