Она дает им реальность, как формационным качествам, лишь в той связи и мере, в какой они становятся формационными качествами конкретной локальной цивилизации, которая есть одновременно исходное и конечное основание исторической реальности, то, что порождает из себя конкретность истории и что воплощает ее в себе. Локальная цивилизация есть альфа и омега исторического существования, пространство и время абсолютной полноты его бытия. Все, что существует в истории, существует лишь только постольку, поскольку способно стать и становится моментом цивилизационной реальности. Все, что не обладает такой способностью, не обладает способностью просто быть, стать моментом исторической реальности вообще.
Локальная цивилизация выступает своеобразным критерием отбора на историчность, того, что вообще может стать исторической реальностью. Не все, что возможно в истории вообще, в частности, в истории одной цивилизации, может стать реальностью в другой. Не может Европа стать Азией, арабский Восток китайским Востоком, Россия Америкой; русский не может жить как японец, американец как китаец, немец как индус? Всему этому противится история, культура, социальность, духовность, сам способ их проживания в истории. Всему этому противится все и вместе с тем не столько собственность и власть, специфика отношений, ими порождаемая, сколько более глубокая реальность, восходящая к архетипическим особенностям сознания и бессознательного.
Всему этому противится не столько формационная, сколько цивилизационная реальность, которая, следовательно, обладает, если не большей, то более фундаментальной реальностью, чем формационная. Поэтому именно она адаптирует к себе формационные качества общества, а не формация цивилизационные. При всей неизбежной взаимоадаптируемости их друг другу, локальная цивилизация выступает адаптирующей, а не адаптируемой частью исторической реальности в том числе и потому, что есть не просто самая фундаментальная часть исторической реальности, а такая, с которой связан эффект ее целостности. Историческая реальность приобретает формы целостности как раз по мере того, как приобретает формы бытия локальной цивилизации. А диалектика части и целого такова, что, в конечном счете, не целое адаптирует себя к части, а часть адаптирует себя к целому и именно это делает ее частью, а не целым.
Все это указывает на феномен локальной цивилизации и цивилизационной логики истории не просто как на часть исторической реальности, а такую, которая обладает всеми свойствами особой фундаментальности. И это несмотря на то, что в основе материальных основ локальной цивилизации лежат формационные основы, лишь адаптированные к особенностям локальной цивилизации. В этом смысле цивилизационная логика истории неотделима от логики формационной. Локальная цивилизация вместе с формацией проживает свою историю. И стадия формационного развития общества есть одновременно с этим и стадия исторического развития локальной цивилизации, но не она определяет историческую сущность локальной цивилизации.
Не феодализм, не капитализм, не социализм определяют историческую сущность России. То, что делает Россию Россией, Китай Китаем, Америку Америкой, лежит в совершенно иной плоскости развития истории, чем та, в которой находятся формационные качества общества. Это со всей очевидностью свидетельствует о том, что есть основы общества и его истории, которые, не будучи материальными и формационными, несмотря на это, являются не менее фундаментальными. Они и составляют основу локальной цивилизации, ее глубинную и истинную сущность.
В самом деле, в основе локальной цивилизации не может лежать ни экономика, ни политика, ни отношение собственности, ни отношение власти. Не в том смысле слова, что локальная цивилизация обладает невозможным способностью обходиться без экономики и без политики, а в том, что не они составляют основу и сущность локальной цивилизации. Ведь смена не только основных, но и всех формационных качеств общества, происходящих в пределах одной и той же локальной цивилизации, не влечет за собой ее смены. Она как раз сохраняет себя при всех формационных изменениях, ибо сохраняется ее основа, то, что делает ее локальной цивилизацией. Очевидно, то, что остается неизменным, что сохраняет одну и ту же цивилизацию при всех исторических изменениях, и будет ее основой как локальной цивилизации. Что же не изменяется или почти не изменяется во всех формационных и исторических изменениях, сохраняя неизменной локальную цивилизацию и как локальную, и как цивилизацию? Просматриваются несколько оснований устойчивости.
Прежде всего, это сам субъект локальной цивилизации - этнокультурная общность. Историю делают не исторические законы, не божественный промысел, не великие идеи сами по себе, не бытие, которое определяет сознание, историю делают люди, а потому она сохраняется до тех пор, пока сохраняются сами люди, а точнее те социокультурные общности, которые они создают, вступая в историческое творчество. Оно - удел не отдельной, пусть даже и сверходаренной личности, а только общности людей. Нельзя творить историю, пусть в гордом, но в одиночестве, она предмет коллективных усилий людей, объединенных общими интересами, целями и смыслами исторического существования, всеми факторами интеграции и идентификации.
Именно поэтому история есть только там, где есть общности людей и ее, как истории, больше там, где эти общности не просто большие, а лучше организованны и более глубоко объединены общими факторами интеграции и идентификации. И до тех пор, пока будут существовать общности людей, в данном случае этнокультурная, будет существовать история, в данном случае как история локальных цивилизаций. Этнокультурная общность, ее уникальность и устойчивость есть исходное условие уникальности и устойчивости локальной цивилизации. Поэтому все, что разрушает этнокультурную общность, разрушает локальную цивилизацию и все, что способствует ее сохранению, способствует сохранению локальной цивилизации. Что же способствует сохранению этнокультурной общности и как этнической, и как культурной?
С одной стороны, это тотальное изменение, изменение всего, что можно изменить. И об этой стороне сохранения этнокультурной общности как субъекта локальной цивилизации следует сказать особо, чтобы не сложилось впечатление, что исторический застой, стагнация - чуть ли не единственное средство сохранения в истории. Как раз наоборот: история принадлежит одной партии - партии вечного изменения. Все, что хочет сохраниться в истории, должно изменяться. Но это должен быть не хаотический поток изменений, а исторический, то есть изменение должно быть изменением с сохранением исторической преемственности и основных форм идентичности в истории исторической, культурной, духовной. В первом случае историческая преемственность не позволяет истории при всяком историческом изменении начинаться как бы заново. Она превращает историю в собственно историю - не просто в процесс взаимосвязанный во времени, а в такой, в пределах которого происходит аккумуляция исторического содержания, благодаря чему история превращается в историческое развитие.
Таким образом, историческая преемственность и есть то, что позволяет сохраняться прошлому в настоящем, что актуализирует его бытие на всем пространстве бытия истории, превращая всякое изменение в истории в процесс сохранения самой истории. При всех реальных и возможных изменениях в истории в ней неизбежно, а потому всегда в той или иной мере сохраняется связь времен, "времен связующая нить". И это происходит благодаря не только исторической преемственности, но еще и тому, что лежит в основе самой преемственности. На эту сторону устойчивости истории, сохранения этнокультурной общности и вслед за ней самой локальной цивилизации стоит обратить особое внимание, ибо историческая преемственность - это только механизм сохранения истории, но еще не сама история, не то, собственно, что в ней сохраняется при всех изменениях.