Начиная с Петра I, господствующий класс жил во многом иной культурой, чем вся остальная Россия. Это различие стало не просто классовым, оно приняло цивилизационный масштаб и специфику. Классовое различие было дополнено и усилено цивилизационным между теми, кто управляет страной и нацией, и теми, кем управляют. Его, разумеется, не стоит преувеличивать и, тем более, абсолютизировать, но оно было, и понадобилось время, и немалое, для того, чтобы это различие сгладить. При этом "сблизив с Западом высшее сословие и отделив от него низшее, петровская реформа тем самым увеличила недоверие этого последнего ко всему тому, что шло к нам от Европы"1, увеличила недоверие и к самому высшему сословию, заметно обострив отношение к нему. Оно начало строится не только по логике классовой, но и цивилизационной несовместимости.
Дело в том, что европеизация России шла во многом за счет низшего сословия, оттесняя его от этих процессов, нередко даже за счет его архаизации. Так в условиях России классовые различия были тесно переплетены и усилены цивилизационными, отложившими отпечаток не только на природу межклассовых противоречий, но через них и на всю историю России. Она стала носителем вируса слома основ собственной идентичности в истории.
Способы их слома, то, что еще Н.Я. Данилевский называл "европейничанием", были различными. Это и искажение на иностранный лад всех внешних форм бытия, которое, начавшись с внешности, не могло не проникнуть в самый внутренний строй мысли и понятий; это и стремление переносить чужеземные учреждения на русскую национальную почву, полагая, что все хорошее на Западе непременно будет таковым и в России; это и преувеличенные до идеализации представления о преимуществах всех западных форм общественной жизни и исторического развития; это, наконец, и попытка с европейской точки зрения и только с нее смотреть и оценивать все явления и процессы общественной жизни России. Нетрудно заметить, в какой мере и до какой степени точности архетипы европейничания в истории России стали воспроизводиться современной Россией. И мера, и степень точности не должны удивлять - сохранился субъект-носитель этих архетипов, вненациональная Россия, источники формирования которой восходят как раз к петровской модернизации России.
При всех ее достижениях, сам способ исторической модернизации нес в себе угрозу основам цивилизационной идентичности России, ибо предполагал возможность отказа от ценностей национальной идентичности. Став действительно великим преобразователем России, Петр Великий вместе с тем объективировал практику жесткого, а в ряде случаев и просто беспощадного обращения с собственными национальными архетипами, вплоть до попыток их преодоления в истории. И это не прошло бесследно для базовых структур национального сознания и самосознания. В глубинах русской культуры произошли радикальные духовные мутации, завершившиеся становлением безудержных комплексов русского национального нигилизма с его патологической склонностью всякий кризис в России превращать в идентификационный - в кризис идентичности национальной и исторической России. В определяющей степени все эти изменения в основах национального сознания и самосознания были обусловлены цивилизационным расколом элитных групп России. Оторвав их от исторической и национальной сущности России, выпестовав вненациональный элитный субъект, петровские реформы заложили традицию вненационального отношения к России и вслед за этим и на этой основе, как оказалось, не только возможность, но и неизбежность кризисов цивилизационной идентичности в России.
Начиная с Октября 1917-го, в эволюции российской властной и духовной элиты были задействованы принципиально новые критерии отбора в элитные группы, которые напрочь отрицали традиционно сложившиеся. Первоначально отбор шел по примитивно классовому признаку, по степени преданности не исторической и национальной России, а идее мировой революции и чистоте классового происхождения, позже по степени формальной преданности чистоте идеологической доктрины и партийному аппарату, что в итоге добавляло лишь новые измерения в процессы отчуждения элиты от России.
Со временем были задействованы и новые механизмы в развитии элитных групп, часть из которых носила совершенно разрушительный характер: это постоянное политическое избиение или угроза избиения элит, резкая смена элитных групп, нарушавшая принцип преемственности в их развитии, что отрицательно сказывалось не только на уровне профессионализма, особенно властной элиты, но и на степени ее идейности и принципиальности. И то, и другое начало формироваться не в зависимости от идей и принципов, и прежде всего служения своему Отечеству, а в зависимости от политической конъюнктуры меняющегося момента, случайных лидеров, а позже и в итоге в зависимости от идей и принципов служения себе и только себе, даже ценой разрушения собственного Отечества. Так сформировался слой властной номенклатуры, для которой главным принципом стало отсутствие всяких принципов в отношении к собственной стране и нации.
Все это в совокупности многое объясняет в том положении, в котором оказалась властная и духовная элита перед и после Августа 1991-го, в той колоссальной дезориентации в историческом пространстве-времени, в базовых ценностях цивилизационной и национальной идентичности, в том кризисе идентичности, инициатором и проводником которого в России стала ее собственная власть и интеллигенция1. В этой связи можно говорить и о рецептах оздоровления национальной элиты и главных среди них: лишение власти особых отношений к собственности; радикальное сокращение аппарата власти, людей, связанных, обслуживающих или зависимых от власти; большая зависимость власти от людей, а не людей от власти; сменяемость власти..., но главным рецептом оздоровления национальной элиты, лежащим в основе всех остальных, должно стать ее превращение в национальную, в элиту, исповедующую и консолидирующую себя на основе базовых ценностей идентичности исторической и национальной России - вечным, а не преходящим в России, самой Россией.
Российская элита поставлена перед жестким и воистину историческим выбором: либо она станет подлинно национальной, возглавит и завершит процесс обретения Россией цивилизационной идентичности в качестве исторической и национальной России, либо она останется источником колоссальной исторической нестабильности России. Не может же быть элитой то, что всякий раз колеблется в зависимости от исторической и тем более политической конъюнктуры. Она более чем изменчива. В истории все проходит, но Россия и в ней русская и союзные ей нации были, есть и остаются. Это то, что было до нас, находится в нас и будет после нас, что поверх всякого времени и пространства, в совершенно ином измерении истории, в сфере абсолютных ценностей, не подвластных никакой преходящей конъюнктуре.
А потому служить следует не партиям и движениям, не преходящему, а вечному - России, не идеям, принципам и учениям самим по себе, а таким, которые работают в России и на Россию. Она, и не что иное, как только Россия, должна стать вечным центром притяжения всех форм исторической активности властной и духовной элиты России, в которой меняться может все, кроме того, что делает ее элитой,- способность не только служить, но и умереть за высшие национально-государственные интересы России, за конечные ценности и смыслы ее пребывания в мировой истории.
Россия стоит перед угрозой и других вызовов основам своего существования в истории, один из которых, если не изменится тенденция в его развертывании, уже в ближайшие 25-50 лет может принять масштабы национальной катастрофы. Ее реальность уже осознана обществом и имя ей депопуляция. Угроза демографического коллапса России в ХХI веке готовилась всеми потрясениями России в ХХ, ставшим для России веком невиданных демографических потерь. В конечном счете, это цена, которую заплатила Россия не просто за формационную модернизацию, а за попытку изменения типа локальности своей цивилизации. Исключением не стали и реформы 90-х годов, вновь совместившие решение задач по формационной модернизации страны с попытками изменения типа локальности ее цивилизации - окончательного изгнания из нее ее русско-российской сущности. В итоге это настолько хаотизировало исторические основы страны, что подорвало социально-экономические основы даже простого воспроизводства населения в России. И это самая адекватная оценка их неэффективности. По своим демографическим последствиям реформы 90-х годов уже сравнялись с коллективизацией. Но реформы, осуществляемые такой дорогой демографической ценой, обесцениваются во всех своих результатах. Но почему они вообще осуществляются в России такой дорогой демографической ценой?