Потребовались тяжелые удары русско-японской войны и первой революции, чтобы сдвинуть нас с этой мертвой точки. Мы прыгнули на 50 лет вперед и воскресили военную мудрость эпохи национальных войск середины XIX века, эпохи Мольтке, модным стал у нас немец Шлихтинг, великий ум, отметивший в военном искусстве эволюцию, которая отделяет Мольтке от Наполеона, и создавший теорию военного искусства Мольтке. На этой грани, грани франко-прусской войны, грани 1870 года, грани зарождения эпохи империализма, наше военное мышление оставалось до мировой войны и Октябрьской революции включительно. Теоретически мы ориентировали усилия русских армий в течение мировой войны так, как будто эпоха империализма еще не наступила [...]
Нет, вопреки Шлихтингу, эра развития новых материальных предпосылок к 1870 году осталась не только не законченной, но двинулась вперед за последние 60 лет колоссальными шагами. Мы продолжаем жить, как и Мольтке, в век пара и электричества, но объем их применения совершенно изменился и количество перешло в качество. Железнодорожная сеть Европы в 1927 году открывает совершенно другие возможности, по сравнению с 1870 г.: тогда войска пользовались железной дорогой только для отправления на войну, вылезали из вагонов и грузились в них вновь только при демобилизации; а теперь войска уже маневрируют по железной дороге; железные дороги являются не только фактором первоначального оперативного развертывания, но и глубоко вторгаются в каждую операцию. Вместо трех поездов в сутки со снабжением, которые железные дороги подавали немцам в 1870 году, они подавали в 1918 г. до 300-400 и больше поездов в сутки, что совершенно изменило характер ведения военных действий. Железнодорожный проселок вырос за 60 лет в железнодорожную магистраль, — разница примерно такая же, какая существует между глухой деревней и большим городом. Техническая связь в эпоху Мольтке доходила, и то только в позиционное затишье, до штабов армии. А теперь командир полка обладает более широким аппаратом связи, чем тот, которым в эпоху Мольтке обладал командующий армией. Пехота не стала стрелять дальше, но автоматическое оружие и прежде всего пулеметы позволили растянуть фронты от моря и до моря, что совершенно изменило характер операций. Батальон, одевшийся в защитный цвет, начавшийся применяться к местности и избирать соответствующие строи, не стал виден глазу артиллерийского наводчика на большую дистанцию, чем то было в 1870 году, но непосредственная наводка в цель вообще ушла в прошлое, и артиллерия обратилась в такую фабрику дальнего огня, которая была совершенно немыслима в эпоху Мольтке [...]
Эпоха империализма радикально изменила все предпосылки ведения войны. Противоречия между отдельными государствами возросли до такой степени, что каждое из них должно было напрягать все свои материальные возможности, чтобы отстоять в ожесточенной конкуренции свое место под солнцем. В середине XIX века при строительстве армии еще перевешивали соображения внутреннего порядка. Вильгельм I помнил неприятные минуты 1848 г., когда ему пришлось, переодевшись в платье камер-лакея, бежать из берлинского дворца. Поэтому, во время войны 1870 г., Вильгельм I решительно высказался против новых призывов, новой мобилизации, разжижения ландвером армии, как того требовал Мольтке, которому приходилось иметь дело с новым миллионом вооруженных французов, выставленных Гамбеттой. На пополнение потерь было выслано только 120 тыс. человек, и то с половинным числом офицеров и унтер-офицеров. Поставить ведение войны в более широкие рамки можно было только ценой отказа от юнкерского характера прусской армии. А для Вильгельма I представлялось лучшим не допобедить французов, чем рисковать обращением войск в менее послушное орудие.
В эпоху империализма быть побежденным значит быть съеденным противником. В эпоху империализма приходится идти на величайший риск, вооружая народные массы. Кажущаяся стабилизация капитализма, уход в прошлое великих народных движений конца XVIII и середины XIX столетия, возросшее могущество государственной власти облегчали господствующим классам принятие этого столь рискованного решения. Начавшийся сговор между Россией и Францией поставил перед Германией в очень конкретной форме этот вопрос империалистической политики. В 1888 году Германия двинулась по новому пути, расширив объем воинской повинности с 12 до 29 возрастов призыва и фактически уменьшив продолжительность военной службы с 3 лет на 2 года.