Бархат приливал, томно качая голову во всех направлениях понемногу. Мужчина в очках заговорил о чем-то со своим седым ровесником; седой ровесник в основном мотал головой и отрицал, мужчина в очках кивал и хитро улыбался. Камуфлированный сосед седого ровесника мужчины в очках в беседе и вообще ни в чем не участвовал, было похоже, что его с рождения занимали исключительно те вещи, о которых никто больше не имел ни малейшего понятия. Подруги снова засмеялись, темная шутливо шлепнула светлую по руке. Я вспомнил ладонь мужчины в очках, непринужденно скрывшуюся под футболкой светловолосой подруги, но это было слишком давно и далеко. Пожилой мужчина в пальто мирно дремал в кресле, про него больше никто не вспоминал, лишь подруги изредка поглядывали на него, задорно усмехаясь. Их можно было понять — сочетание пальто, старомодных очков и резиновых тапок делало пожилого мужчину весьма забавным.
Оппоненты затихли, не сойдясь ни на чем. Седой ровесник мужчины в очках вдруг опустил свою мисочку, не донеся ее до рта. Никто, кроме меня, этого не увидел. Заметив пристальный взгляд, я тоже воздержался от следующего глотка. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга; потом седой ровесник мужчины в очках поднес мисочку ко рту и отхлебнул, я сделал то же самое.
Чайник вдруг опустел. Чтобы гости не скучали, мужчина в очках вспомнил забавную историю из своей молодости. Сердце слегка екнуло — что-то похожее когда-то случилось и у меня. Мне вдруг стало совсем весело — на мгновение мне показалось, что мужчина в очках каким-то непостижимым образом подсмотрел случившийся со мной эпизод и нагло украл его, ненароком утащив из моей жизни и все остальное. Мужчина в очках сел на место и снова наполнил наши мисочки. Волны накатывались задорно и неотвратимо.
Открыв глаза, я заметил, что кое-что изменилось. Света стало меньше, так было значительно лучше; горела какая-то лампа где-то в углу зала и больше ничего. Омывавших меня волн уже не было, от них остались лишь разрозненные невнятные отголоски. Вокруг были все те же люди, но как будто немного перетасованные. Мужчина в очках в целом не изменился, только глаза за лукаво сверкающими очками как будто немного потемнели. Его седой ровесник смотрел то на его руки, то на него всего. Человек в камуфлированном комбинезоне продолжал смотреть в основном в одном направлении. Подруги тоже сидели на прежних местах, губы у обоих были приподняты над краснотой десен, как будто они чуяли что-то податливое и беззащитное. Свет лампы странно искажал цвет их лиц и волос; завороженно глядя на них, я вдруг отчужденно подумал, что мне тоже чего-то не хватает, чтобы принять их изменившееся обличье в полной, абсолютной мере, и стал рассеянно искать эту недостающую деталь где-то у себя в голове, но ее там пока что не было. Потом я посмотрел на стол и только тогда заметил еще одну перемену: чай был по-прежнему, только уже не в пузатом перетянутом бичевой мешочке, из которого мужчина в очках сыпал его в чайник, а в небольшой стеклянной формочке, будто унесенной с детской песочницы. Вместо чайника и мисочек была всего лишь одна-единственная стеклянная трубка, открытая с обеих концов и с маленькой дырочкой сбоку. Трубка была небольшой, примерно как колок контрабаса или ручка для автографов. Не поворачивая головы, я посмотрел в угол, куда свет лампы доставал с явной неохотой.
Пожилой мужчина в пальто сидел в кресле с закрытыми глазами и улыбался.
Мужчина в очках пошарил рукой в кармане и добавил к сократившему до двух предметов чайному сервизу третий — большую железную зажигалку с откидывающейся крышкой. В детстве я завидовал сверстникам, у которых были такие же или хотя бы отдаленно похожие, хотя поджигать мне в те годы было решительно нечего, да и сейчас тоже. Поднеся трубку ко рту, мужчина в очках небрежно схватил ее губами за один конец и приблизил равнодушно горящий огонь к другому. Незримо сократив мышцы шеи, мужчина в очках на миг замер, а потом невесомость вокруг его лица обрела зыбкие, неявные формы, и мужчина в очках высвободил из плена черепной коробки шаткое неторопливое облако, наверняка аналогичное тому, которое сидело в моей голове всю мою жизнь, делая вид, что в нем искусно зашифрован ее истинный смысл. Повторив процедуру еще пару раз, мужчина в очках повернул голову и, немного подумав, протянул стеклянную трубку мне. Трубка была тяжелее, чем казалась; внутри слегка почерневшего конца тлело первородное, требуя поджечь его, чтобы все сущее родилось снова. Мужчина услужливо поднес к моему лицу горящую зажигалку. Краем зрения я заметил, что подруги смотрели не на мужчину в очках и не на холодное пламя в его руке, а на меня. Пламя и стекло соприкоснулись, и я потянул к себе все, на что хватило моих сил. Вселенная попыталась пролететь сквозь меня и предательски застряла. Вежливо закашляв, я понял, что не могу дышать; глаза застилала какая-то расплавленная пленка. Мужчина в очках, весело блестя стеклами очков, аккуратно вынул из моей руки слишком тяжелый для меня посох мира. Я попытался улыбнуться, но вместо улыбки у меня вышел очередной гортанный кашель. Подруги звонко засмеялись, и я не постеснялся повернуться, чтобы успеть на всякий случай снова увидеть их лица. Стул странно скрежетнул подо мной, и я уперся рукой в стол, чтобы все осталось на своих местах. Подруги опять засмеялись. Я закашлял снова и понял, что могу дышать. Свет лампы в углу исказился сам собой, и уют стал вторгаться не просясь.