Мужчина в очках улыбнулся и на всякий случай помахал мне, чтобы я не прошел мимо. Подруг не было; незнакомые люди успели опустошить колбу и теперь слепо тыкались то в измазанные пеной стаканы, то друг другу в лица. Я сел, но сам не понял зачем; увидел кожаную книжку рядом с пустым бокалом, из которого торчали три трубочки. Мужчина в очках осведомился, понравился ли мне вечер. Я ответил, что было интересно; потом я вспомнил, что кошелек остался вместе с курткой внизу. Найдя официанта, я спросил, можно ли расплатиться без кошелька. Официант ответил, что можно. Тыкая пальцами в экран телефона, я набрал сумму вдвое больше той, которую увидел в кожаной книжке, перепроверил и ткнул в похожую на изгрызенное зерно стрелку. Вернувшись к столу, я сказал, что мне, наверное, пора. Мужчина в очках солидарно кивнул, почти не улыбнувшись. Спускаясь по лестнице, я снова вспомнил про стол в углу, но было уже далеко и не так уж интересно. Таксист снова молчал всю дорогу; мне даже показалось, что это был тот же самый, что вез меня в эту сторону.
Следующий день был похож на пустую колбу без трубки. Вернувшись с работы, я лег на кровать и стал читать всякую чушь в телефоне. Свет лампы мешал сосредоточиться, поэтому я встал и погрузил спальню в столь любимую мной беспросветную тьму, расширяющую тесный жалкий мир до каких угодно границ. Экран телефона монотонно мерцал, и транслируемые им глупости постепенно сливались с белым фоном, замкнутым в душные тиски бесконечного черного.
Я проснулся и не увидел ничего, потом вспомнил, что нахожусь в своей спальне и сам погасил свет. Чувство было немного странным — как будто я проснулся не сам. Телефон разродился короткой вибрацией, напомнив мне легкое, вдохнувшее в последний раз. Нащупав его рядом с собой, я зажег экран. Была ночь. В привычной неразберихе просроченных оповещений и новостей я различил сообщение от неизвестного абонента, причем уже второе по счету.
В первом сообщении говорилось: «Ты где?».
Во втором — «Помоги».
Я внимательно рассмотрел каждую цифру номера и понял, что это был не мужчина в очках. Палец нерешительно завис над пустым ответным облаком. Третье сообщение опередило мои некрепкие намерения. Из него я понял, что мне писала одна из подруг и что она не может найти вторую.
Перечитав все три сообщения, я сел на кровати и оглядел спальню. Темнота не становилась прозрачнее, как это бывало всегда. Я ответил, что могу приехать, ничего лучше на ум не пришло. Подруга с неизвестным цветом волос, как ни странно, передала мне адрес. Я включил свет и полез в шкаф за курткой; взгляд сам по себе задержался на двух свернутых кусках черной ткани. Вынув нижнюю футболку, которую еще ни разу не носил, надел ее вместо рабочей, в которой заснул на кровати, накинул сверху куртку и пошел обуваться. Уже ворочая ключом в трескучем от старости замке, вспомнил про такси, которое забыл вызвать. Машина нашлась быстро, но попросила неприлично много денег. Выйдя на улицу, я невольно поежился: черно-белая ночь обдала меня своим холодным дыханием с ног до головы.
Адрес из четвертого сообщения был мне совершенно не знаком, как и все остальное за последние дни. Мрачный таксист, казавшийся таким же темным, как и неосвещенный салон, ехал какими-то окольными подворотнями, будто боясь, что кто-то увидит его и узнает, что он возит в своей машине неизлечимых мудаков. Наконец впереди показалась автобусная остановка с обшарпанной бетонной будкой, на фоне которой темнел разбавленный белым силуэт. Таксист высадил меня, не доехав шагов сто. Выбравшись из машины, я быстро пошел вперед, к силуэту, который так и остался на месте, не двинувшись навстречу. Вокруг трассы были только изогнувшиеся под тяжестью безответного бытия деревья и недосягаемые огни, светящие из тех мест, где их на самом деле нет. Силуэт наконец дрогнул, и я сбавил шаг. Подул озлобленный ветер, и я сжался, беспомощно сопротивляясь омовению; разбавленный белым силуэт не шелохнулся. Когда мне оставалось преодолеть каких-нибудь двадцать шагов, я зачем-то махнул рукой. Лишь когда я отчетливо разглядел бледное лицо, светловолосая подруга шагнула навстречу. В ее глазах не было почти ничего прежнего. Остановившись, я замер, не зная, что делать. Ей очень шла черная куртка и такого же цвета зимние ботинки с зубчатой подошвой. Ветер подул снова, но быстро унесся прочь, чтобы дать нам хоть какую-нибудь фору.