Объятые приглушенным светом силуэты подруг плыли навстречу, их лица становились все несбыточные с каждым моим шагом. Вдруг передо мной как будто возникла невидимая распахнутая гильотина, ждущая, когда я сделаю лишний шаг и останусь без ноги. Я остановился и стал лихорадочно гадать, как мне проскочить под ее навостренным лезвием, оставшись полностью целым. Подруги беседовали друг с другом и не видели меня, стоящего в нескольких шагах за их спинами посреди озорного несмышленого раздолья. Вдруг мимо меня проплыло что-то большое и темное, разогнав застоявшийся воздух. Вздрогнув всем телом, я вырвался из забытья и понял, что смотрю в спину мужчины в очках, непринужденно устремившегося вперед. Подруги, слишком занятые друг другом, не заметили его даже после того, как он остановился в шаге от них. Мужчина в очках, воспользовавшись своей неуловимостью, подтянул свободный стул и как бы невзначай сел справа от светловолосой подруги. Я смотрел на происходящее, отрешенно думая о так и не сработавшем орудии казни.
Мужчина в очках спокойно похлебывал из стакана, уже как будто ничего не выжидая. Темноволосая подруга, сидевшая к нему лицом, вдруг слегка нахмурилась, а в следующее мгновение мужчина в очках повернулся к ней. Темноволосая подруга наклонилась к светловолосой и что-то сказала ей совсем тихо, светловолосая подруга тоже повернулась к мужчине в очках; тот поднял руку и небрежно махнул им. Подруги переглянулись, словно пораженные наглостью и наивностью такого нелепого и почти жалкого в своей нелепости незнакомца. Мужчина в очках опустил руку, которой только что махал, и стал чего-то ждать, я, по-прежнему не видя его лица, предположил, что он скорчил остроумную гримасу или заговорщицки подмигнул подругам, напоминая о непреодолимости, царящей в каждом потайном закутке вселенной. Молча посовещавшись, подруги повернули головы и посмотрели на моего нового приятеля в ответ; потом темноволосая с сомнением усмехнулась, невообразимо долгое мгновение спустя я понял, что это была не усмешка, а улыбка; светловолосая повторила за подругой, даже не глядя на нее. Мужчина в очках взялся за стул и придвинулся ближе. Я все-таки сделал незаметный шаг вперед, но ничто не ринулось вниз и не отрезало мне хотя бы краешек стопы. Мужчина в очках что-то сказал подругам, но я не понял, что именно, поскольку музыка опять заиграла громче. Темноволосая подруга так же невнятно ответила ему, показав белые зубы и терпкую красноту, с избытком наполнявшую ее рот. Я наблюдал за разгоравшейся беседой, вспоминая будто сквозь многотонную толщу кисло-сладкой ваты, как несколько часов назад уверенно шагнул в нутро распахнувшегося передо мной троллейбуса, не понимая, что этот троллейбус был тем самым, который вез меня куда-то вперед на протяжении всех прожитых мной мгновений, изредка останавливаясь для дозаправок и перекуров. Музыка расплывалась, становясь громче то в левом ухе, то в правом, и весь окруживший меня мир стать двоиться под стать ей. Люди кричащие и молчащие. Пустые стаканы и полные. Лица преисполненные и безразличные. Подруга со светлыми волосами и подруга с темными.
Отвернувшись от всего этого, я направился к своему стулу, слепо взгромоздился на него и сделал вид, что меня по-прежнему занимает содержимое моего стакана. Против своей воли я увидел того бармена, который не хотел, чтобы я присваивал чужое и который не смог по-мужски обслужить подруг. Бармен внимательно посмотрел мне в глаза, в его взгляде была торжествующая злоба — он был не единственной здесь кучкой человеческих отходов, и эта мысль позволяла ему существовать. Я поднял стакан и влил внутрь себя все, что в нем осталось. Нащупав дном пустого стакана все еще твердую поверхность барной стойки, я попытался уподобиться безвозвратно погасшему внутри меня облаку, совсем недавно якобы указавшему мне куда-то вперед. Крутившие головами люди понемногу забывали о силе, пустившей рябь по барной стойке и по всему остальному, что было вокруг; помнил только я. Неведение становилось все черней с каждым мгновением, поэтому я все-таки повернул голову влево.