Важный аспект деконструкции - рефлексия над самим автором исследования (в этом суть двойной рефлексии: не только над объектом, но и над самим собой, то есть, включая и саморефлексию). Это как раз тот момент, который не был эксплицирован диалектикой Гегеля (хотя и предполагался). Он напоминает герменевтическую процедуру интерпретации текста с позиции сегодняшнего дня (ведь исследователь наделен той категориальной сеткой познания, которую ему представляет конкретное, находящееся на определенной ступени эволюции общество). Однако кроме чисто социальных - генерализующих - аспектов, деконструкция включает в себя исследование (самоанализ) идиосинкразических характеристик (по терминологии Р. Рорти) автора: не только среда воспитания, научная школа, социальный статус и т.д. но и чисто личностные его характеристики.
2.2. Деконструкция рациональности права
Ситуация в эпистемологии (науковедении) в конце XX - начале XXI века многими авторитетными философами, мыслителями квалифицируется как кризисная. Классическая наука, ее гносеологические основания, оказались поставленными под сомнение, как и весь проект Просвещения в связи с доминированием в науковедении радикального релятивизма. Вера в силу человеческого разума, в его возможность аподиктично описать и объяснить мир, и на этой основе рационально его преобразовать сегодня представляется не только завышенным ожиданием, но и опасным предприятием, «пагубной самонадеянностью», по терминологии Ф. Хайека. Сегодня ни одна точка зрения не может быть содержательно обоснованна и претендовать на абсолютную истину.
Во второй половине XX века в западной культуре произошло несколько важных событий, поставивших под вопрос существование рациональной традиции, по крайней мере, в том виде, в каком она сохранилась до этого времени. В этом ряду, прежде всего, следует отметить антропологическую «революцию», о которой уже упоминалось выше.
Приблизительно до середины XX века на Западе господствовало представление о том, что народы Африки, Азии и Океании являются отсталыми и качественно отличаются от европейцев. Это отличие видели в характеристике их мышления, которому чужды законы формальной логики. Их сравнивали с мышлением «современных» детей из-за «общего для них недостатка в сложном опыте»[50]. При этом предполагали (разрабатывая соответствующие программы под эгидой ЮНЕСКО), что такое невежество связано исключительно с низким уровнем экономического, социального и политического развития их стран. Однако, как показали многочисленные кросс-культурные исследования, характеристика мышления зависит не только от уровня развития экономики. С другой стороны, они выявили рациональность повседневной жизни «отсталых» народов, значительно превышающую навыки евро-американцев в таком, например, виде деятельности, как определение объема риса в мешках, счет специальными мерами и т.д.[51]. Таким образом, оказалось, что их мышление по-своему рационально и логично. Это, в частности, утверждали многие авторитетные антропологи еще в начале XX века, хотя их голос не был услышан в хоре противоположных мнений. Так, например, уже в 1910 году Л. Леви-Брюль полагал, что представления «примитивных» народов являются коллективными, они довлеют над индивидуальными и выступают для индивида предметом веры, а не продуктом его мысли. У них эмоции неотделимы от познания, а отношения между событиями носят скорее мистический, нежели причинно-следственный характер. Однако при этом Л. Леви-Брюль «не считал эту форму мышления неполноценным предшественником цивилизованного мышления, не приравнивал к мышлению европейских детей, скорее рассматривал как качественно иной вид мышления»[52].