Пепел Эрика Храброго и других погибших, несколько поспешно, на взгляд Маркуши, развеяли над озером. Взяв половину дружины, Свен Хансен вместе с гонцом ускакали в Рю. Перед отъездом он распорядился, чтобы, не дожидаясь ночи, по углам деревни запалили костры и чтобы огонь поддерживали до его возвращения. Старуха Хансен осталась в деревне.
***
Точнее было бы сказать — покамест осталась. Вернувшись к себе в каморку, какое-то время Маркуша слышал, как она вздыхает за стеной, звякает посудой. Потом звуки стихли. Вскоре в каморку заглянул Кай:
— Маркуша? Старуха ушла.
Несмотря на то, что день ещё не закончился, по четырём углам периметра горели костры. Воины, дежурившие у ворот, проводили Маркушу и Кая недоверчивыми взглядами, но задерживать не стали.
Маркуша с Каем подошли к костру, около которого сидела Инге со своими младшими братьями-погодками Оле и Оге.
— Она взяла лодку, — сказала Инге.
— А куда она поплыла? По реке?
— Нет. Вышла в озеро, а потом, наверно, вдоль берега.
— Хорошо бы узнать куда.
—У нас тоже есть ялик. По утрам отец рыбачит, но сейчас можно взять.
Братья Инге вместе с Каем остались дежурить у костра. Кай хотел отправиться на лодке, но Инге запретила:
— Нечего, Кай. Ты же плавать не умеешь, и вообще, у костра должны оставаться трое.
Братья, те, похоже, вообще беспрекословно слушались Инге.
Всё время, пока они отвязывали лодку, и потом, когда проплывали мимо ворот, направляясь к озеру, Маркуша чувствовал на себе недобрые взгляды воинов.
***
Над озером висела дымка, дальний берег был еле виден. Вдоль ближнего берега тянулись заросли камышей. Кое-где над камышами выступали кроны плакучих ив, местами жёлто-серую стену разделяли русла речушек, вроде той, около которой стояла деревня.
Как всегда, на воде было множество птиц. Птичий рай. Утки, гуси, лебеди... Чирки, кулики, гагары... Чайки... Кое-где, возле камышей, виднелись цапли. Птиц было настолько много, что, когда не собираешься охотиться, перестаёшь на них обращать внимание.
Маркуша сидел на вёслах. Инге расположилась на корме — очень боевого вида, нож на поясе, арбалет на коленях. Помнится, наверху, на станции, он когда-то смотрел фантастический фильм про планету после техногенной катастрофы, там были примерно такие же персонажи.
— Ты знаешь, в деревне многие считают, что Свен давно должен был тебя освободить, — задумчиво сказала Инге. — А некоторые вообще говорят, что ты был бы хорошим вождём, получше Свена. Ты столько всего знаешь — не зря тебя называют Капитаном. И на небе ты был... Правда, что земля — круглая?
— Правда... Я вот чего не понимаю, отчего здесь, внизу, все всё забыли? Хорошо, допустим, было Обновление (хотя до сих пор, что такое Обновление, Маркуша так и не разобрался). Но ведь от предков довольно много всего осталось — многое можно было бы восстановить?
— Ну да, наверное... Родители говорят, что вспоминать опасно... — Инге опустила пальцы левой руки за борт, на воде образовался след. — Что, вообще, о многих вещах опасно думать.
— И говорить тоже?
— Трудно говорить и не думать... Родители хотят, чтобы я поскорее вышла замуж и детей нарожала, тогда, говорят, дурь пройдёт. А я люблю думать.
— За Кая думать тоже?
— Ну, Кай больше для отвода глаз, чтобы не приставали. Другой бы парень, из воинов, приставать начал, выходи да выходи. А Кай послушный. И потом, с ним интересно. Он и сам думать любит.
— Что же это за вещи, о которых опасно думать? Если боишься, не говори, но мне очень важно понять, что здесь произошло. Я ведь был наверху, на орбите.
— Говорят, всё электронное. Электроника предков поработила, они делали всё, что она от них хочет.
— На станции было полно электроники, но меня поработил Свен, — заметил Маркуша.
— Тоже правда...
Их глаза встретились. Она смотрела так доверчиво... Но что-то ещё было в этих зеленоватых глазах, в её взгляде. Что-то такое, отчего Маркуша вдруг подумал, что её взгляд может говорить о зарождающейся влюблённости. На мгновение он представил себе, что прижимает к груди напряжённое, как натянутая струна, тело Инге и целует доверчиво приоткрытые губы. Потом мелькнула отрезвляющая мысль, что сейчас, после Обновления, он всем кажется глубоким стариком. В следующий момент её взгляд скользнул куда-то в сторону, а на лице нарисовались совсем другие чувства — охотничий азарт, тревога.