У всего этого есть, однако, еще одно вторичное следствие, имеющее здесь для нас большее значение и относящееся к постепенному вытеснению такой понятийной системы. Если постмодернизм, как расширенная третья стадия классического капитализма, является более чистым и гомогенным выражением классического капитализма, из которого были вычищены многие ранее сохранявшиеся анклавы социально-экономического различия (посредством колонизации или поглощения товарной формой), тогда есть смысл предположить, что размывание нашего чувства истории и, в частности, наше сопротивление таким глобальным или тотализирующим понятиям, как собственно способ производства, являются производной не чего-нибудь, а именно такой универсализации капитализма. Там, где все системно, само понятие системы теряет, вероятно, свои основания, возвращаясь лишь путем «возвращения вытесненного» в кошмарных формах «тотальной системы», вымышленной Вебером, Фуко или героями романа «1984».
Но способ производства не является «тотальной системой» в этом малопривлекательном смысле; он содержит в себе ряд контрсил и новых тенденций, как «остаточных», так и «нарождающихся», которые он должен попытаться освоить или проконтролировать (отсюда концепция Грамши о гегемонии). Если бы эти гетерогенные силы не обладали собственной действенностью, гегемонический проект был бы не нужен. То есть различия предполагаются моделью, чем-то, что следовало бы четко отличить от другой черты, которая затемняет эту, а именно от того, что капитализм также производит различия или дифференциацию как производную своей собственной внутренней логики. Наконец, если вспомнить наше исходное обсуждение репрезентации, ясно, что существует различие между понятием и вещью, между глобальной или абстрактной моделью и нашим индивидуальным социальным опытом, некоторую объяснительную дистанцию от которого первая и должна создавать, хотя вряд ли должна его «заменять».
Также полезно напомнить еще кое-что касательно «правильного использования» модели способа производства: не будет лишним отметить, что так называемый способ производства не является продукционистской моделью. Также не стоит забывать о том, что он включает ряд уровней (или порядков абстракции), которые должны соблюдаться, чтобы его обсуждение не выродилось в хаотичную перебранку. Я предложил весьма общую картину таких уровней в работе «Политическое бессознательное» и указал, в частности, на различия, которые должны соблюдаться, между изучением исторических событий, отсылкой к более крупным классовым и идеологическим конфликтам или традициям и рассмотрением безличных социально-экономических систем, порождающих закономерности (хорошо известными примерами которых являются сюжеты овеществления и коммодификации). Вопрос агентности, который часто возникает в данной работе, должен быть спроецирован на эти уровни.
Фезерстоун[321], в частности, думает, что «постмодернизм» в моей версии — это именно культурная категория. Это не так, но к худу или добру, она призвана именовать «способ производства», в котором культурное производство находит себе особое функциональное место и чья симптоматика в моей работе в основном извлекается из культуры (и это, несомненно, и есть причина путаницы). Фезерстоун, соответственно, советует мне уделить больше внимания самим художникам и их аудитории, а также институтам, которые опосредуют современный тип производства и управляют им. (Я совершенно не считаю, что какая-либо из этих тем должна исключаться; все они и правда весьма интересны.) Но сложно понять, как социологическое исследование на этом уровне стало бы объясняющим: скорее уж феномены, в нем изучаемые, стремятся незамедлительно сформировать свой полуавтономный социологический уровень, который затем потребует диахронического нарратива. Сказать, что сегодня представляют собой рынок искусства, статус художника или потребителя — значит сказать, чем они были до этой трансформации или чем они являются на какой-нибудь периферии, сохраняющей возможности для некоей альтернативной конфигурации подобных видов деятельности (как, например, в случае Кубы, где рынок искусства, галереи, инвестиции в живопись и т.п. просто не существуют)[322]. Как только вы составили повествование, в котором выстраивается цепочка локальных изменений, тогда все это рассматриваемое явление заносится в досье как еще одно пространство, в котором может быть распознано что-то вроде постмодернистской «великой трансформации».