конкретной поэзии.
"Нонселекция" -- "алеаторная селекция"
Наиболее подробно исследо
вателем разработан уровень тек
стовых структур постмодернизма.
Здесь он попытался объединить
и упорядочить довольно запутанную и разнородную терминоло
гию, употребляемую в западном литературоведении для описания
главного, с его точки зрения, принципа организации постмодерни
стского повествования -- феномена нонселекции или квазинонсе
165
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
лекции. Этот постмодернистский идеал нонселекции или алеатор
ной селекции, по наблюдению Фоккемы, часто превращается в
процессе создания произведения в применение комбинаторных
правил, имитирующих математические приемы: дубликация, ум
ножение, перечисление. К ним он добавляет еще два приема:
прерывистость и избыточность. Тесно друг с другом связанные,
все они в равной степени направлены на нарушение традиционной
связности (когерентности) повествования. Наиболее типичные
примеры повествовательной прерывистости, или дискретности,
исследователь находит в романах Джона Хоукса "Смерть, сон и
путешественник" (1974), Ричарда Браутигана "В арбузном саха
ре" (1968), Дэвида Бартелма "Городская жизнь" (1971), Курта
Воннегута "Завтрак для чемпионов" (1973), Роналда Сьюкеника
"96.6" (1975), Леонарда Майклза "Я бы спас их, если бы мог"
(1975).
Той же цели служит и прием избыточности, предлагающий
читателю либо наличие слишком большого количества коннекто
ров, должных привлечь его внимание к сверхсвязности текста,
либо назойливую описательность, перегружающую реципиента
ненужной информацией. В обоих случаях это создает эффект
информационного шума, затрудняющего целостное восприятие
текста. В качестве примера приводятся романы Алена Роб-Грийе
"Зритель" (1955), Томаса Пинчона "V" (1963) и "Радуга зем
ного притяжения" (1973), Браутигана "Ловля форели в Амери
ке" (1970). Бартелма "Печаль" (1972) и "Городская жизнь"
(1971).
Способ перечисления выделен Фоккемой недостаточно кор
ректно, поскольку совпадает с его же вторым толкованием прин
ципа избыточности. Особое значение критик придает приему
пермутации, видя в нем одно из главных средств борьбы постмо
дернистского письма против литературных конвенций реализма и
модернизма. Он подразумевает взаимозаменяемость частей текста
(роман Реймонда Федермана "На ваше усмотрение" (1976) со
ставлен из несброшюрованных страниц, и читатель волен по соб
ственному усмотрению выбрать порядок его прочтения); пермута
цию текста и социального контекста (попытка писателей уничто
жить грань между реальным фактом и вымыслом). В качестве
примера приводятся романы "Бледный огонь" (1962) Владимира
Набокова и "Бойня номер пять" (1969) Воннегута.
Как свидетельствуют высказывания самих писате
лей-постмодернистов, в своей практике они редко прибегают к
столь сознательно и математически рассчитанной конструкции.
164
ГЛАВА III
Предполагать же, как это делает Фоккема, что эти математиче
ские приемы "неподвластны вмешательству человеческой воли"
(144, с. 92), -- значит встать на позиции мистификации реаль
но-жизненных отношений, постулируя существование в мире того
же онтологического хаоса, где безудержно господствуют слепой
случай и принцип игры, художественно-литературный аналог ко
торого и пытаются создать писатели-постмодернисты.
Фактически, как отмечалось, правило нонселекции отражает
различные способы создания эффекта преднамеренного повество
вательного хаоса, фрагментированного дискурса о восприятии
мира как разорванного, отчужденного, лишенного смысла, зако
номерности и упорядоченности. Это и является самой приметной
чертой постмодернистской манеры повествования, выявить прави
ла внутренней организации которой (а, вернее, правила дезорга
низации) Фоккема и пытается. В этом и заключается одновре
менно слабая и сильная стороны его подхода. Если оценивать его
в целом, то он сугубо негативен, поскольку описывает только
разрушительный аспект практики постмодернизма -- те способы,
с помощью которых постмодернисты демонтируют традиционные
повествовательные связи внутри произведения, отвергают при
вычные принципы его организации.
Но в таком случае остается открытым вопрос: что же явля
ется связующим центром подобного фрагментированного повест
вования, что превращает столь разрозненный и гетерогенный ма
териал, которым заполнено содержание типового постмодернист
ского романа, в нечто такое, что при всех оговорках все-таки за
ставляет себя воспринимать как целое? И на этот вопрос Фок
кема не дает ответа.
В то же время не вызывает сомнения, если даже отвлечься
от событийного аспекта содержания постмодернистского произве
дения, всегда работающего на определенный моральный урок
читателю, что литературные тексты данного типа в своем подав
ляющем большинстве обладают единством эмоционального тона и
общего впечатления. Это побуждает к поискам не только общей
символической структуры, но и некого содержательного центра,
выраженного и формальными средствами.
Маска автора
И такой центр существует. Это образ автора в романе, и
если быть более точным, "маска
автора" -- характерная черта постмодернистской манеры повест
вования. Именно она является тем камертоном, который настраи
165
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
вает и организует реакцию имплицитного (а заодно и реального)
читателя, обеспечивая тем самым необходимую литературную
коммуникативную ситуацию, уберегающую произведение от ком
муникативного провала. Возможно, здесь мы сталкиваемся с чис
то психологической реакцией писателя, заранее неуверенного в
том, что ему удастся наладить контакт со своим читателем, пере
дать ему свое сокровенное знание о бессмысленности мира в це
лом и усилий человека упорядочить в нем свою жизнь. Другой
причиной появления этой маски, интуитивного ощущения ее необ
ходимости, является тот факт, что в условиях острого дефицита
человеческого начала в плоских, лишенных живой плоти и психо
логической глубины персонажах постмодернистских романов, фак
тически марионеток авторского произвола, маска автора часто
оказывается единственным реальным героем повествования, спо
собным привлечь к себе внима
ние читателя.
Страх перед "несостоявшимся читателем"
В композиционном плане,
который и есть выражение ав
торского замысла, попытка до
биться успешной коммуникации
-- достичь взаимопонимания с
читателем -- уже служит свидетельством опасения писателя ком
муникативного провала. Иными словами, автор, рискнувший поя
виться на страницах своего произведения в том или ином виде,
сразу выдает свое беспокойство, что он может столкнуться с
lecteur manque -- "несостоявшимся читателем". Можно сформу
лировать это и по иному: автор, следовательно, заранее подозре
вает, что посредством объективации своего замысла всей структу
рой произведения (общей моралью рассказываемой истории, рас
суждениями и действиями персонажей, символикой повествования
и т. д.) ему не удастся вовлечь читателя в коммуникативный про
цесс и он вынужден взять слово от своего имени, чтобы вступить
с читателем в непосредственный диалог и лично растолковать ему
свой замысел. Следовательно, проблема маски автора тесно свя
зана с обострившейся необходимостью наладить коммуникатив
ную связь с читателем.