Мужчина пожал плечами.
— С'еst lui. Il n'y а раs des autres a avoir… Vraiment![9] — воскликнул он, увидев выражение лица Эймиаса.
— В таком случае я лягу в конюшне, — пробормотал Эймиас. — Но вначале мы пообедаем. — Он повернулся к Эмбер: — Этот парень говорит, что у него нет другой комнаты. Не важно, завтра утром мы уезжаем. Принесите нам обед, — обратился он к хозяину. — Арроrtez-nous le diner, puis.
Тот кивнул и поспешил прочь.
— Ладно, — сказал Эймиас, сняв плащ и потирая руки. — Не бог весть что, но сойдет. Черт, я чуть не уморил тебя этой скачкой! Раздевайся.
Эмбер взялась за завязки капюшона, но пальцы замерзли и не слушались. Нахмурившись, Эймиас помог ей избавиться от верхней одежды, затем подвел ее к креслу, стоявшему у огня.
Эмбер села и подняла на него вопросительный взгляд.
— А теперь мы можем поговорить? — спросила она. — Мне нужно задать тебе несколько вопросов.
— Еще успеем. Впереди у нас целый вечер, — отозвался Эймиас. — Вначале тебе нужно согреться и умыться. А мне необходимо уладить кое-какие дела внизу. Но я скоро вернусь. — Он направился к двери, затем помедлил, оглянувшись. — Если хочешь, поговорим утром.
— Нет, сейчас, — сказала Эмбер. Он кивнул и вышел.
— Гостиница, честно говоря, оставляет желать лучшего, — заметила Эмбер с удовлетворенным вздохом спустя час, — но обед был восхитительным.
— Еще бы! — усмехнулся Эймиас, отложив вилку и нож. — Французы способны превратить в деликатес даже шнурки для ботинок. Думаю, в последние годы они только этим и занимались.
Эмбер улыбнулась. Тепло, вкусная еда и радость, которую ей доставляло общество Эймиаса, вернули краски на ее лицо и надежду в сердце.
— А теперь, — сказал он, откинувшись на спинку стула, — можно и поговорить.
— Да, — кивнула Эмбер, устремив на него взгляд. В свете лампы золотистые волосы Эймиаса сияли, он казался таким красивым, что ее охватила робость. Но она слишком много пережила, чтобы и дальше оставаться в неведении. — Как ты проник в дом?
— Я же говорил тебе, что был преступником, а эти навыки не забываются.
— Но почему? — спросила она. — Почему ты приехал во Францию, особенно если учесть, что я не ответила на твое письмо? Ты же не мог знать, что я получила его с опозданием, и мне запретили вести переписку. Страшно подумать, но, если бы не Мари, моя горничная, я не смогла бы передать тебе даже записку. Но что заставило тебя написать мне то письмо? И почему ты решил спасти меня, несмотря ни на что?
Эймиас смотрел на нее с выражением, заставившим ее пульс участиться.
— А ты не понимаешь?
Эмбер прерывисто вздохнула, но не отступила.
— Нет. Между прочим, ты оставил меня, когда мы виделись в последний раз, если помнишь.
Он скорчил гримасу.
— Помню, хотя предпочел бы забыть. Но это было до того, как я разобрался в своем сердце. Собственно, я не думал, что оно у меня есть. Единственное, что у меня было, — это амбиции, а с ними, как известно, не ляжешь в постель.
Лицо Эмбер вспыхнуло. Она встала и, подойдя к очагу, уставилась в огонь.
— Понятно. А что касается постели… Тебе не о чем беспокоиться. Я хочу сказать, что мы ничего не сделали. То есть, — она повернулась к нему, явно смущенная, но вместе с тем решительно настроенная, — мы сделали не все. В любом случае никто не знает, что произошло между нами.
— Я знаю, — возразил Эймиас, вытянув длинные ноги и откинувшись назад на стуле. — Но суть не в том. Хотя, — добавил он со своей обычной кривой усмешкой, — при знаться, это отличная причина.
Одним гибким движением он поднялся на ноги, по дошел к ней и сжал ее руки в своих. В его голубых глазах сверкнуло пламя, более жаркое, чем огонь, пылавший в очаге.
— Эмбер — или Женевьева, не знаю, как тебя называть теперь, — суть в том, что я люблю тебя. Мы одинаково думаем, мы подходим друг другу во всех отношениях. Я не испытывал ничего подобного ни к одной женщине, которую знал, и сомневаюсь, что это возможно в будущем. Впрочем, мне не нужна никакая другая женщина, мне нужна только ты — сейчас и до конца моих дней. — Он покачал головой. — Я должен быть благодарен тебе уже за то, что ты вышибла из моей головы эту дурацкую идею продвинуться в обществе посредством удачного брака. Надеюсь, ты понимаешь, что я послал тебе письмо до того, как узнал, кто ты на самом деле? Пожалуйста, не забывай об этом! Это мое единственное оправдание. Когда я узнал, что ты аристократка, то пришел в отчаяние, уверенный, что ты не захочешь меня знать. Но я не мог не приехать, потому что не переставал надеяться. Как выяснилось, я появился очень вовремя, — продолжил Эймиас. — Граф хотел продать тебя как породистую корову. Я не мог этого допустить, как бы ты ни относилась ко мне. Кстати, надеюсь, ты понимаешь, что ничем мне не обязана за эту небольшую услугу? Ты в безопасности, даже если укажешь мне на дверь прямо сейчас. О тебе позаботятся. Я принадлежу к весьма организованному сообществу, — добавил он с кривой усмешкой. — И лично знаком с самыми выдающимися преступниками в каждой стране. Люди обычно невысокого мнения о преступниках. — Его улыбка стала шире. — Но в преступном мире тоже есть свои правила и законы. Мы не продаем друг друга за деньги. Граф никогда не узнает, где ты. А если даже узнает, то не сумеет добраться до тебя. Можешь считать, что ты уже дома, где бы ты ни решила обосноваться. — Эймиас посмотрел ей в глаза. — Я хотел бы, чтобы со мной. — Он услышал, как она резко втянула воздух, и добавил: — Но ты не должна чувствовать себя обязанной. Эмбер улыбнулась.
— Вопрос в том, — сказал Эймиас, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ее ладони, — сможешь ли ты простить меня? И зачем, черт побери, такой знатной красавице, как ты, связываться с таким безродным калекой, как я?
Эмбер вырвала у него руки.
— Проклятие! — сердито воскликнула она в ответ на его изумленный взгляд. — Ты говорил, что покончил с этим вздором, и что же! Вначале ты отказался от меня, потому что хотел жениться на особе, занимающей высокое общественное положение. Теперь ты отказываешься от меня, потому что я именно такая. Чего, черт побери, ты хочешь, Эймиас?
Он улыбнулся и, склонив голову, слегка коснулся ее губ. Затем отстранился и посмотрел на нее.
Секунду Эмбер серьезно взирала на него, затем обвила руками его шею и приникла губами к его губам. Эймиас тихо хмыкнул и запустил пальцы в ее волосы. Обхватив другой рукой ее талию, он притянул ее к себе и поцеловал со всем искусством, на которое был способен. А способен он был на многое. Ей всегда нравилось смотреть на его губы, и теперь она наслаждалась их мягкой настойчивостью. Его объятия были нежными и в то же время страстными. Эмбер казалось, что она горит. Она жаждала сгореть в этом пламени, но вынуждена была прервать поцелуй, чтобы перевести дыхание. Эймиас снова хмыкнул.
— Любовь, — сказал он, — это наука. Тебе нужно научиться дышать.
— Я умею дышать, — возразила она. — Просто ты не даешь мне вздохнуть.
— Сейчас дам, — пообещал он и снова приник к ее губам.
Его рука легла ей на грудь, языки встретились, суля ощущения, которых Эмбер никогда не знала. Ей не хотелось останавливаться, да и не пришлось. Эймиас подхватил ее на руки, шагнул к постели. Опустив ее на пуховую перину, он помедлил лишь для того, чтобы снять куртку и сдернуть с шеи галстук, который он небрежно отбросил в сторону, прежде чем присоединиться к ней.
Он поцеловал ее в губы, затем проложил дорожку поцелуев по ее шее и склонился к груди. Эмбер с изумлением обнаружила, что он спустил вниз лиф ее платья, но вместо тревоги ощутила восторг, особенно когда его губы накрыли маковку ее груди. Она ахнула и заерзала в его объятиях. Эймиас отстранился, чтобы увидеть выражение ее лица, затем снова приник к ее губам.
Его рука скользнула вверх по внутренней стороне ее бедра, устремившись к самой сокровенной части ее тела, которая, как он знал, могла доставить ей величайшее наслаждение. Но Эмбер напряглась и нахмурилась. Эймиас все еще был в перчатках, и какой бы тонкой ни была лайка, прикосновение пальцев, обтянутых кожей, вернуло Эмбер к реальности. Она распахнула глаза.