— Ну что ты следишь за мной, бабка Исмаиль, точно я красть прихожу!
— Вор ты и есть! Вор! Вор!.. — Старуха счастливо заверещала и стала протыкать воздух клюкой, пытаясь достать до груди Певунова.
Дни укоротились, в девять вечера становилось совсем темно. Певунов забирался в глухие уголки парка, таился за кустами, выглядывал оттуда, как зверь, ища глазами неизвестно какого утешения.
Ближе к ночи возвращался домой. Дарья Леонидовна теперь не осуждала мужа, она его боялась. Сказала: «Если ты меня убьешь, Сергей, бог тебя накажет, а Алена останется сиротой». На всякий случай она спрятала золотые и серебряные украшения в книжном шкафу за словарем Даля и показала место дочери. «Мама, мама, опомнись!» — ужаснулась Алена. «Ты его еще не знаешь, дочка!»
…Лариса вернулась на шестой день. Когда она позвонила, у Певунова сидел Василий Васильевич — они обсуждали график поставки овощей.
— Как съездила? Как мама? — Безразлично вежливый тон дался Певунову с напряжением.
— Ничего. Как ваше здоровье?
— Хорошо. Ты не возражаешь, если мы сегодня встретимся, поговорим? Или лучше — завтра. Завтра мне удобней.
— Мне еще удобней послезавтра.
— Отлично, — сказал Певунов. — Будь здорова, дорогая!
Вечером, еле дождавшись темноты, он поспешил к ней. Старуха Исмаиль сидела на своем обычном месте, постукивала по валенку клюкой. Приметив Певунова, затрясла головой, как в припадке. В Ларисином окне не было света. На всякий случай он и позвонил, и постучал, стараясь не оглядываться на злобную старуху.
— Нету, нету, — донесся сзади скрипучий, торжествующий голос, — улетела птичка!
Певунов долго кружил по улицам, заглядывал во все злачные места, подходил к кинотеатрам. Он ощущал ее присутствие в городе, как головную боль. Наконец добрался до «Ливадии». Лариса была там. Сидела за столиком с двумя мужчинами. На ней было яркое, незнакомое ему платье, и волосы уложены по–новому: гладко зачесаны со лба. Один из мужчин, склонясь к ее уху, нашептывал ей, видимо, что–то резво–веселое: она отталкивала его с озорной гримасой. Певунов замешкался. Подойти к столику значило привлечь к себе ненужное внимание. Торчать у двери и вовсе нелепо. Ага, ухарь уже положил руку Ларисе на плечо, и она сидит как ни в чем не бывало! Тихое страдание вошло в Певунова. «Почему? — подумал он вдруг с ясностью необыкновенной. — Почему я, пожилой человек, должен подстерегать пустую, жестокую, взбалмошную девку? Почему нет сил повернуться и уйти? Что за страшное издевательство надо мной творит природа?»
Твердым шагом Певунов пересек зал и уселся за столик возле эстрадного помоста с таким расчетом, чтобы Лариса могла его увидеть. Она увидела его, востроглазая девушка, и поздоровалась: подняла руку и пощелкала пальчиками по низу ладошки. Привет! Певунов солидно кивнул и достал сигареты. Уже неслась к нему на всех парах любезная Зинаида Петровна.
— Что ж вы здесь–то, Сергей Иванович?! Ах, пожалуйте за ширмочку.
— Не шустри, Зина, — попросил Певунов. — Принеси водочки граммов двести и салатик. Больше ничего не надо.
— Семужка свежая есть…
— Не надо.
Зинаида Петровна прониклась его настроением и удалилась как бы на цыпочках. Он в упор глядел на Ларису, а та будто забыла о нем, кокетничала напропалую со своими застольщиками, где только их выкопала, кто такие? «Вы бы обнялись, — советовал им про себя Певунов, — Вам уютнее будет разговаривать!» Долго он, однако, не выдержал, встал и приблизился к их столику.
— Лариса, можно тебя на минутку?
Светлоглазый мужчина вскинул на него удивленный, недобрый взгляд.
— Тебе чего, папаша? Угорел?
Певунов не ответил, погрузился взглядом в безумные, сверкающие Ларисины глаза.
— Присаживайтесь с нами, Сергей Иванович! — пригласила она.
— Мне надо наедине.
— Папаша! — угрожающе выдохнул мужчина.
— Заткнись, сопляк!
— Ой–ей–ей! — с деланным испугом заойкала Лариса, вскочила, решительно отбросив удерживающую руку мужчины.
Певунов повел ее к выходу. Там был маленький вестибюльчик с креслами вдоль стен.
— Присядем, — сказал Певунов.