— Этот–то зачем припрется?
— Даша, он компанейский человек, почему ты так к нему относишься?
— Твой компанейский человек нажрется и будет над своими срамными анекдотами хохотать. У нас дочь взрослая.
— Совсем взрослая, ты права. Придется Иван Ивановича укоротить. И напиться ему не позволим.
— Это ты–то не позволишь?
Но было видно, что Даша растрогана смиренным поведением мужа. Как в добрые времена. Надежда смутно кольнула робкое сердце женщины. А вдруг образумился старый козел? Может, еще удастся склеить семейные осколки? Чтобы не дать себе расслабиться, Дарья Леонидовна тут же попробовала припомнить, сколь бессчетно раз он обманывал ее, вселял в нее эту дурацкую надежду, а потом крушил ее одним махом в самый неожиданный момент; но ничего плохого не вспоминалось, хотелось только, чтобы муж сидел у нее за спиной, пока она хлопочет у плиты и разговаривал с ней мирно, по–домашнему.
Певунов понятия не имел, как дожить до вечера. После завтрака опять лег в постель, читал детектив про какого–то старого хрыча, который сколотил банду из малолеток, всех пугал и грабил до тех пор, пока его не отловили и самого не напугали. Старый хрыч не раскаялся, зато малолетки исправлялись пачками после беседы с деликатным и мудрым следователем. Книжка была написана тягучим языком с пространными отступлениями; казалось, автор сам с трудом преодолевал отвращение, когда сочинял всю эту чепуху… Алена позвала его в кино; он обрадовался, наспех оделся, и они отправились на одиннадцатичасовой сеанс. Попали на детский утренник. Певунов неловко себя чувствовал среди хохочущих, вскрикивающих, падающих со стульев детишек и толком не понимал, что происходит на экране. Но смотрел с удовольствием. Еще бы! Давно не был в кино и вот в праздник пошел с дочерью, как подобает добропорядочному отцу. А вечером он будет принимать гостей. А Ларочка пусть провалится в тартарары со всеми своими капризами и прелестями… Певунов, с одной стороны, старательно обманывал себя, а с другой стороны, понимал, что, если Лариса провалится в тартарары, он ринется за ней туда сломя голову. Такую он испытывал тягостную раздвоенность. Это не мешало ему смотреть сказку про Бабу Ягу и улыбаться. Улыбался он потому, что был уверен: пока он крепок и пока у него есть деньги, Лариса от него никуда не денется. Певунов и не догадывался, что судьба уже протягивала к нему свои желтые гибкие щупальца, дабы все в его жизни заново переиначить.
После сытного обеда он задремал в гостиной в кресле, уронив на колени свежий номер «Правды». Опять в полусне посетила его покойная бабушка. Она стояла за креслом и щекотала пальчиками его затылок. «Чего тебе, бабуля? — спросил Певунов, не оборачиваясь. — Что ты все ходишь и ходишь? Не лежится тебе спокойно?» Чудным сквознячком донесся бабушкин тихий смех. «Упредить хочу, внучек. Счас звонок тебе раздастся, а ты трубочку–то не сымай, не сымай…»
И впрямь телефонный звонок пробудил Певунова. В трубке услышал близкий голос Ларисы и тряхнул головой, убеждая себя, что проснулся.
— Папочка, ты чем занимаешься?
— Читаю, — покосился на плотно притворенную дверь.
— Заканчивай чтение. Я по тебе соскучилась, звоню из автомата у твоего дома.
— Ты же собиралась на дачу?
— Расхотела, Выходи скорей, милый.
У Певунова во рту появился кислый привкус. Очередной Ларисин вывих настиг его, как удар колуна. Следовало немедленно ее урезонить, оказать какое–то сопротивление, повесить трубку. Певунов на это не решился. Чутко прислушиваясь к звукам из коридора, промямлил:
— Лариса, но как же так… мы не условливались… так сразу трудно…
— Боишься Дашуты, любимый? Крепка же твоя любовь. Ладно, жду тебя ровно шесть минут.
— А потом?
— А потом — суп с котом.
Уж он–то знал, какой это суп, и котов этих представлял ясно, молодых, стройных, с загребущими руками, нетерпеливых и развратных. Вот случай покончить разом. Все равно ему Ларису не удержать. Не шагнуть из осени обратно в лето. Точно в забытьи, он уже перебирал в шкафу чистые рубашки.
— Ты куда? — спросила Даша.
— Николаев звонил, — назвал первую вспомнившуюся фамилию, — просил заехать на полчаса. Дело какое–то у него срочное.
Он боялся взглянуть на жену и все–таки не удержался, взглянул и увидел перекошенное лицо, вмиг опухшие, покрасневшие подглазья.
— Что ты, что ты, Даша! Через час я буду.
— Не будешь! — с жуткой уверенностью произнесла жена. — Пропал ты, Сергей, и я через тебя пропала. Ух как я тебя ненавижу! Хоть бы ты сдох, пес!
— Ты желаешь мне смерти?
— Я желаю тебе испытать то же, что я испытала.
Певунов кивнул и, не переодев рубашку, вышел.