Гуляя с комиссией от прилавка к прилавку, Певунов добрался и до ее пуговичного закутка. Подойдя, буркнул что–то отдаленно напоминающее «здравствуйте!» и впился в нее расширенными, темными зрачками. Члены комиссии о чем–то ее спрашивали, она отвечала, а сама никак не могла оторваться от этих ледяных зрачков.
— Давно тут работаешь? — поинтересовался Певунов. — Я тебя раньше не видел.
— Полгода, — сказала она, хмурясь.
— А раньше где работала?
— Раньше детей рожала.
— И сколько их у тебя?
— Трое.
— Молодец. По тебе незаметно.
Чувствуя, что краснеет, Нина закусила губу. Члены комиссии прошли дальше, Певунов за ними. «Что он тебе говорил? Что говорил?» — подбежала Клавка. «Ничего особенного. Пробовал нахамить, да не на ту напал!»
Второй раз они встретились на торжественном вечере в Доме культуры, устроенном по случаю Дня работника торговли. Она не собиралась туда идти, но муж уговорил, сказал, что неприлично в такой день отрываться от коллектива. Сам, разумеется, остался дома, он вообще не выносил торжественные сборища и вдобавок был простужен.
Певунов выступил с речью. Поздравляю… много сделано… обязуемся еще лучше и полнее… и прочее. Он говорил негромко и как–то с усилием, с тяжелым придыханием, точно перед тем, как влезть на трибуну, несколько раз обежал вокруг Дома культуры. Пока выступал, выпил целый стакан воды. Нина слушала его, пытаясь вникнуть в смысл слов, и вдруг явственно ощутила некую обреченность в облике этого человека, каждым движением раскачивающего трибуну. Черный холодок скользнул ей под ребра. Этот суровый мужчина, судя по всему, удачливый и преуспевший, был не властен над своей судьбой. Подружки тихонько пересмеивались, перешептывались. «Как не стыдно!» — негодующе шепнула Нина, и они воззрились на нее с изумлением, а Клавка поперхнулась жевательной резинкой. Отбубнив свою речь, Певунов вернулся в президиум и до конца торжественной части ни разу, кажется, не поднял головы, сидел, уткнувшись в бумаги, что–то там время от времени черкал карандашиком. Вскоре Нина потеряла к нему интерес, но всякий раз, случайно глянув, натыкалась на его темноволосую, массивную голову.
После торжественной части начальство удалилось за кулисы, где в одной из комнат был накрыт стол для избранных. Для всего остального празднующего торгового люда в фойе устроили танцы под эстрадный оркестр. Нину тут же пригласил молодой человек с шикарным английским галстуком, назвавшийся Сергеем Александровичем. Ухаживал он изысканно.
— Так звали Есенина, — пояснил, крепко сжимая ее талию. — Помните: молодая, с чувственным оскалом, я с тобой не нежен и не груб, помните?
— У меня муж есть. Мне это ни к чему.
— У меня тоже была жена, — сказал молодой человек задумчиво, — но она покинула меня вместе с ребенком.
— Как это?
— А так. Забрала малышку, и привет. Даже не знаю, где искать. Я бы готов алименты платить, да некому. В другой город, что ли, переехала на жительство.
От нахлынувшей обиды юноша расслабил богатырские объятья. Нина его пожалела.
— Чем же вы так ей не угодили, Сергей Александрович? Может, выпивали?
— В рот не беру. То есть по праздникам — это да. Но в меру… Я и сам думаю: чем не угодил? Не понимаю. Вроде любила. Чудно, да? Кому говорю, смеются. Я что — урод, да? Скажи, урод?
— Нет, что вы, — ответила Нина. — Такой парень — оё–ёй! Только ты меня, пожалуйста, не тискай.
— Но я ей благодарен. За урок жизни благодарен. Я через нее женщин познал.