Даяна Р. Шеман
Посторожишь моего сторожа?
Моему любимому «врагу» — С.Ф. (24 февраля 2022 г. — 5 сентября 2022 г.)
«И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его» (Мк. 15:21).
— Тебе, конечно, кажется, что я поступил жестоко. Но это не так… Дело в том, что я тебя совершенно невозможно люблю. Вот.
В странном отупении он смотрел на его золотисто-каштановый нимб. Аппель ерзал напротив него, почесывал затылок и сжался в плечах, как в страхе, что ему сейчас треснут.
— А-а-а… — Он пытался ответить. — Эм-м-м… А!
Аппель опустил боязливо глаза.
— Конечно, я не желал вам плохого, это произошло как-то само, я и подумать ничего не успел и… Я, конечно, не хотел потерять тебя — вот и все.
Объяснение, начавшееся с разочарования и злобы, приобретало иные оттенки, более страшные и опасные для обоих. Немыслимо: Аппель признается в любви, причем столь недвусмысленно, что разыграть непонимание уже не получится.
— В конце концов, — начал Аппель опять, чтобы усилить впечатление от прежнего, — я не сказал ни слова неправды. Разве не так, Берти?
Нужно было срочно ответить, и он промямлил первое, что пришло в голову:
— О-о-о… я тебя тоже люблю. — И он неестественно рассмеялся. — Мы столько дружим… с тобой.
— Ты меня любишь?
— Разумеется.
Аппель больно закусил губы.
Снова он рассмеялся, чувствуя, как ранит это его старого друга, который из друга внезапно превратился в опасного человека напротив. Но смех этот был оружием против ужаса, сузившего горло, мозг, все его внутренности.
— Конечно… — растягивая, как резинку, повторил за ним Аппель. — Ты меня любишь. Я не сомневался.
— Мы все тебя любим.
Тот кашлянул.
— Все — это кто?
— Мария, и Дитер, и Кете, мы все.
— Конечно… Не сомневаюсь.
Аппель встал, но затем сел — без приглашения вошла черно-белая горничная. На жестяном подносе стучали фарфоровые чашки; руки были обнажены, в красных пятнах.
— Кто разрешил вам войти? — спросил Аппель.
Она испугалась и отступила.
— Простите…
— Я вас не слышу.
— Мадемуазель Катерина мне приказала…
— Мадемуазель Катерина вам может приказывать?
Чашки застучали сильнее. Он встал и забрал у нее поднос.
— Я, честное слово, я…
— Ничего. Все хорошо.
— Простите, пожалуйста… не говорите моей госпоже. Мадемуазель Катерина сказала, чтобы я не стучалась, что вы разозлитесь, если я постучусь.
— Все хорошо. Закройте.
Дверь она захлопнула ногой, потому что руки не слушались; шаги затарабанили — она убегала.
Аппель отказался от протянутой чашки — в чае болтались два кубика сахара.
— Это же твоя чашка.
— Нет, в моей три. Достань их ложкой — и все.
— Они частично растворились. И после этого ты говоришь, что Катерина хорошо ко мне относится? Относясь ко мне хорошо, она забыла, что я не употребляю сахар, ни грамма?
— Возможно, она позабыла. Я и сам бываю забывчив.
— О, конечно. — Аппель понизил голос. — Конечно, она забыла. Хотя мы только вчера говорили о сахаре, и что есть его нельзя, и что ты раньше умрешь, потому что три кубика в чашке — это кокаин!
Он тихо вздохнул. Истеричность Аппеля вкручивалась в его виски с болезненной пульсацией. Не думать о Кете, не думать, что… Аппель несколько раз фыркнул, изображая, что у него насморк от недельной болезни, откашлялся, покрутил ботинком у ножки стола, а после сказал, что Мария хотела его рисовать, и что он думает отправиться к ней — в кои-то веки у него есть настроение.
— И кем же она хочет тебя нарисовать?
— Полагаю, королем баварским. У нее был шаблон.
— Скажи ей, что Софи приезжает в шесть. Петер звонил и просил, чтобы мы позаботились.
— А она что, не знает?
— Нет, это я говорил с ним.
— Скажу, хорошо.
Аппель потоптался, потрогал косяк и заметил, что ремонт, конечно, получился хороший. Он не ответил. Нос шмыгал не переставая. Аппель вышел спиной вперед и случайно стукнулся о полосатую стену. И, как горничная, ногой толкнул дверь.
У калитки была воткнута лопата с тонким черенком (диаметром в 3 см) — ею пользовалась только хозяйка. Она самостоятельно занималась садом. Аппель постоял, рассматривая белесый черенок. С востока, с ветром, тянуло запахом свежей травы, и пыли, и засохшей глины, и, быть может, почерневших стен синагоги с противоположной стороны реки. Аппель послушал, как стучит в оконных рамах, а решившись, схватился за черенок и, как вор, побежал с места преступления. Лопату он держал у левого колена, грязный наконечник стучал о его голень.