— И что? Они у нас постоянно.
— Ну, послушай! Они агрессивные… и невменяемые, что ли, — волнуясь, перебивая ее, заговорил он. — Полиция на их стороне. Все разумные люди… ты разумный человек, Катишь? Ш. ничего не может, понимаешь? Послушай меня! Твое счастье, ты не видела, что творилось у нас. Полиция никого не… Катишь, ты меня слушаешь?
— А что?
— Катишь, пока можно достать билеты, в любое место… как у вас с документами?
— Как вернешься, навести нас.
— Нет, послушай, это срочно…
Осознавая, что он искренне беспокоится за нее, она оттого и хотела поступить наперекор ему. Уезжать ей совсем не хотелось, пусть бы хоть все фашисты страны вышли и требовали отставки правительства. Она даже не заговорила о том с тетей и с упрямством решила, что останется уже потому, что Митя считает катастрофу неизбежной.
Недели через две, правда, она передумала.
Жили они теперь с тетей на втором этаже и в районе, который часто бывал центром уличных схваток. К первым числам весны в их квартире не осталось целого окна; занавески были предусмотрительно сняты — на случай, если прилетит «зажигалка». Ночью за окнами визжали кареты скорой помощи, в кого-то ежечасно стреляли и, говорят, убивали.
Числа 5-го, оголодавших, с головной болью, их нашел Митя. Поняв, что им страшно, он спросил, не нужно ли сходить в магазин вместо них.
— О, это было бы замечательно! — забыв о неприязни к нему, ответила тетя Жаннетт. — Возьмите деньги. Мы боялись выйти… мало ли что еще, понимаете?
Он поторопился уйти, а возвратился спустя час (что обеспокоило их, ибо он обещал дойти лишь до ближайшего магазина, на соседней улице), причем вернулся в порванном плаще и без шляпы.
— Что с вами случилось? — зачем-то спросила его тетя Жаннетт.
Не отвечая, не снимая верхней одежды, он передал пакет Кате, а сам упал в кресло.
— Мы, наверное, хотим уехать, — тихо сказала Катя, присаживаясь на пол близ него.
— О, неужели?.. Вас не убило камнем? И националисты не разорили ваш дом? Счастье-то какое!
— Ну зачем ты издеваешься? Сейчас не время ссориться, ты же понимаешь.
Нехотя он согласился. Жаннетт с облегчением выдохнула. Как бы она ни презирала коммунистов (а Митя по-прежнему был коммунистом), этот человек единственный мог им помочь. Понимая это, и не услышав ее просьбы, Митя сказал, что сам обо всем позаботится и им не нужно будет бегать по вокзалам, выясняя подробности и подвергая свою жизнь опасности.
Провожая его до двери потом, Катя поинтересовалась, как же он останется в В., рискуя быть арестованным или убитым фашистами.
— О, ничего страшного, — наигранно ответил Митя. — Ну, подумаешь. Я не первый и не последний.
— Ну, тебе смешно, — обиженно сказала она. — А мне каково? Почему ты обо мне не думаешь?
— А что я делаю, по-твоему?..
Оба замолчали, злые друг на друга.
— Катишь, моя работа очень неприятна, — после паузы ответил он. — Корреспондент всегда рискует безопасностью, а в нашем случае и жизнью. Ты знала это с самого начала.
— Но мне не нравится, что ты…
— Хорошо. Но кто расскажет людям правду?
С осознанием, что он до отвратительного прав, она качала головой.
— Мне жаль, но не я решаю, какой должна быть наша жизнь. Я… мне честно… очень жаль. Я не хочу ничего, всего лишь рассказать людям… самым разным, на другом конце света, какую несправедливость мы видим здесь, под нашими окнами. Я не верю, что это что-то изменит. Но мы должны… должны рассказывать, пока есть возможность. Наверное, со стороны это глупо звучит.
— Нет, — тихо ответила она. — Извини меня. Это твоя работа. И я полностью… я…
— Я понимаю. Спасибо.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Как узнаю, позвоню, — бросил он, уходя. — Приготовьтесь.
Оббегав все места, в какие ему советовали обратиться, и потратив на это двое суток, он сумел достать билеты на 11-ое, на поезд, отбывающий ночью переполненным. Других вариантов не было — все было занято, многие соглашались ехать стоя, в основном, из иностранцев и местных, боявшихся за свои семьи из-за прошлого у коммунистов.
— Что же мы будем делать до 11-го? — спросила Катя.
Думая о ее неблагодарности, Митя напомнил, что это их единственный шанс уехать из страны.
— Ну, это хоть что-то… это уже успех, — сказала она после, чувствуя его обиду.
Так, нужно было ждать до пятницы 11-го числа.
В среду Митя их обеих сводил на «Трех сестер» в местном театре. Так как на улицах установилась тишина, даже не было машин, они до дома шли пешком, думая синхронно, что вот-вот наступит оттепель и можно будет отказаться от теплых шапок и перчаток.