Тишина — и за этим поставили старую пластинку с национальным гимном.
— Значит, вы вернулись, — сказал Митя.
Он прошел в гостиную, в которой Катя расселась на «обломках» былого благополучия. Из спальни тетя ей кричала: что в комнатах слишком жарко, и ярко светит солнце, и сквозняк, и плохие новые стекла — отчего они решили не заклеивать углы?
— Вот, лежит в постели и капризничает, — прошептала Катя.
Он заметил, что как-то неуютно с разбросанными по полу вещами.
— Ах, потерпишь! Я бы уже давно занялась этим, если бы тетя не валялась в постели второй день. Ее нога прошла, и шла она от поезда спокойно. Пока она не встанет и не поможет мне, я сама ничего не буду делать.
Митя сделал другое замечание, касающееся ее якобы бесчувственности, но его она словно не услышала.
— И что же известно? Я пропустила все самое интересное. А ты, небось, достал отличный материал. Конечно, ты вечно лезешь в самый эпицентр.
— Ты права, материал хороший, но… все равно мне нужно сматываться. Я серьезно… После 10-го числа я точно уберусь отсюда. Я не дам засадить себя в тюрьму, пусть и не мечтают!
— Значит ли это, что я снова смогу с тобой работать? — оживилась Катя.
— Если хочешь, то конечно. Нам все же стоит пожениться. Сейчас. Тут.
Кате это не понравилось.
— В смысле, не уезжая из В.? До 10-го числа? Но ты мне говорил…
— Ну а теперь передумал! Какие-то проблемы? Не хочешь — так скажи!
— Ты не так меня понял, — нерешительно ответила она.
— Не хочу я жить с тобой без брака, ясно? Я консервативен.
Она тихо рассмеялась.
— Хорошо. Пожалуй, я согласна. Но что мне делать с тетей? Мы поженимся и уедем. Правда, не знаю ничего о твоих планах. Но не думаю, что тетя поедет с нами. Кстати, может, ты хочешь ехать в А.?
— Никакого А., Катишь! Что там интересного? Мне что, писать о каких-то мелких случаях? Может, об убийствах? Нет, П. — вот, куда нужно ехать! Если будет война, то начнется она именно там. Даю голову на отсечение.
На вопрос о тете Жаннет он не ответил. Казалось, он надеялся, что проблема эта решится сама собой, он не хотел думать о том, что Жаннетт — человек пожилой и рассчитывает на помощь Кати. Его невесте нужно было принять сложное решение, и Митя ей сочувствовал, но — был в глубине души категоричен: в их совместной жизни тети Жаннетт быть не должно. Жаннетт, которой по возвращении в В. стало хуже прежнего, особенно зависела теперь от Кати и боялась своего соперничества с сильным и молодым мужчиной. Она осознавала неизбежность поражения, но желала держаться до последнего. Размышляя о скорейшем замужестве племянницы, она вспоминала заодно и Альберта и, вопреки своей нелюбви к нему, призвала его на помощь. Альберт бы ни в коем случае их не разлучил! Он бы не потребовал, как Митя, выбирать между прошлым, близкими и новой семьей в чужой стране! Альберт, несомненно…
— Решительно не понимаю, что за потребность отправляться в П., — заметила Жаннетт. — Вы, Дмитрий Иванович, говорите, что в П. может начаться война… так тем более там нечего делать, и Кате особенно.
— К сожалению, — нехотя он улыбался, — отбытие в П. связано с моей журналистской работой. Вам ли не знать, Евгения Дмитриевна, как сложна жизнь журналиста?
Жаннетт, что много лет отработала штатным корреспондентом, тут прочистила горло.
— Война сожрет вас, юноша. Вы не поймете меня. Вы не виноваты. Вы молоды, вы, молодежь, наивно уверены, что через все можно перешагнуть, можно пережить, можно вернуться и начать заново. Не ваша вина, что вы наивны. Вы не поймете их никогда.
— А зачем мне их понимать? — сухо ответил ей Митя.
— Зачем?.. Я вам скажу, как человек их поколения, и я вам говорю, что мы прокляты. Я говорю вам: мы прошли через самую страшную войну в истории, миллионы погибли на ней, бессмысленно погибли, а мы, что остались, выжили телом, но не выжили душой. Разве вы это поймете? — Жаннетт с насмешкой глядела на него. — Не рвитесь на войну — вы не вернетесь с нее. С нашей войны никто не вернулся. Невозможно было пережить ее. Я вам как свидетель говорю: есть два пути — неприятия и смирения, и оба приведут вас к гибели. Неприятие — путь сумасшедших, одиночек, которые потом гибнут от водки или вешаются под окошком. А смирение — это их путь, тех, кто заглянул в глаза этому ужасу и стал искать ему объяснение. Это люди, которые видели слишком многое, и этот мрак поглотил их.