— А если он убил ее?
— А если и убил, то что? — воскликнула Мария. — В этом мире вечно кто-то кого-то убивает. Причем более бессмысленно.
Катя прислонилась к мокрой серой ограде. Откинув назад голову, словно задыхаясь, Мария ждала, вернется ли Катя под ее зонт; и наконец, с досадой, побежала между могил к показавшимся далее распахнутым воротам.
— Я с ними не поеду, — заявил догнавший их Митя.
— Да пожалуйста! — сказала Катя.
Стало очень холодно, и, желая почувствовать себя в безопасности, она сильнее прижалась к ограде. Но и она была холодной и внушала страх.
Несколькими днями позже Мария написала ей письмо, в котором интересовалась, не откажется ли она, Катя, от ее помощи в подготовке свадьбы. Мария, на самом деле, считала, что со свадьбой лучше подождать, выждать положенный срок траура по тете, но готова была и простить спешку просто из любви к сестре. Почему-то обижаясь на нее, Катя ответила, что ни в чем не нуждается и помощи не хочет, тем более если помощь эта будет оказываться на сомнительные деньги.
Не получив ожидаемого поощрения, Мария все же послала к торжеству сотню белых роз и фату с жемчугом, купленную в здешнем магазине для новобрачных. И розы, и фата возвратились к ней даже без записки. Мария за этим не отступила и приехала к сестре сама, вечером перед ее свадьбой, желая застать ее в одиночестве.
— Не понимаю, чего ты все дуешься, — сказала она Кате, когда та впустила ее. — Я хочу, чтобы моя сестра была красивой невестой, хоть бы и с таким женихом. Если ты считаешь, что поступаешь правильно… разве могу я тебе советовать?
— Стоит тебе начать советовать, как ты сразу становишься похожей на тетю Жаннетт, — отрезала Катя. — Стоит вам захотеть советовать — и вы начинаете почти командовать. Я, кстати, за тобой раньше этого не замечала.
— Да, ты думала, только ты можешь быть такой. Ну, к делу! — уже весело заговорила Мария. — Не знаю, в чем ты собираешься венчаться, но подозреваю, что в каком-нибудь старье. Нет, ни за что! Я привезла тебе кремовый костюм.
— Платье?
— Нет, костюм, — терпеливо ответила Мария. — И если ты не хочешь фату — а к этому костюму она и не пойдет, — то наденешь шляпку. Я ее тоже привезла.
Она была довольна, показывая купленное.
— Я не возьму, прости, Мари. Я не могу.
— Что? Почему? Ты… ты меня нарочно обижаешь?
— Я не обижаю. Это куплено на деньги Дитера, я знаю.
— Я купила это на свои деньги, — заявила Мария. — Я копила и решила…
— Вот же ты врушка!
— Нет, я… я хочу, как лучше. Это все на мои деньги. Не обижай меня, пожалуйста. Ну, Катя…
Поддавшись порыву, Мария обняла ее.
— Тем более я уезжаю завтра, — добавила она. — Дитер уехал, ему нужно быть на работе. И вы тоже уезжаете после свадьбы. Я не хочу, чтобы мы расставались врагами. Дитер и этот твой, Митя, могут собачиться, сколько хотят, а нам с тобой делить все равно нечего.
Отпустив ее плечи, Мария сняла шляпу, бросила ее на стул в прихожей, наклонилась, чтобы снять высокие ботинки. Смотревшей на нее сверху Кате хотелось наклониться вместе с ней и поцеловать ее; но она стала распускать неудобно собранные волосы Марии, распределяя их ровно по плечам каштановыми волнами.
Как в детстве, когда зимой часто не топили, они легли вместе в постель, укрылись и, чувствуя тепло друг друга, засыпали. Проснувшись ближе к рассвету, Мария заметила, что сестра лежит, прижавшись щекой к ее плечу, с открытыми глазами и с сердитым выражением.
— Ты почему не спишь? — шепотом спросила у нее Мария. — У тебя сегодня важный день, нужно быть бодрой. Ты что, испугалась уже?
— А ты бы не боялась?
— Чего же тут бояться? Или тебе плохой сон приснился?
— Не знаю. Странные сны.
— И что тебе снится?
— Так… странное.
— Ну что?
— А ты точно счастлива? — внезапно спросила Катя.
— А чего ты спрашиваешь?..
— Мне страшно за тебя. Что-то в тебе изменилось.
— Просто на меня косо смотрят. Знакомые, даже Альберт. Даже он. Потому что живу с мужчиной, который… недавно овдовел.
— Может быть, они боятся за тебя.
— Нет… Катя, ты же знаешь Дитера. А они живут несчастными. Это потому, что трусы, боятся, как бы кто плохо о них не сказал, как бы кто не посмотрел зло, а страх свой прикрывают нравственностью. Несчастны — но зато нравственны. В их глазах мы — преступники. Они отчего-то считают, что я хочу денег. Я была с ним много лет, когда у него ни черта не было, а теперь внезапно захотела денег?