Поэтому сейчас Риад Алаби ни на миг не усомнился в том, что она говорит всерьез. Слишком хорошо он ее знал. Он взял Инес под руку, и так они прошли пару кварталов, отделявших «Жемчужину Востока» от ее дома. Дом этот был много лучше всех прочих в поселке, из необожженного кирпича и дерева, с большой крытой галереей, где в знойное послеобеденное время вешали гамаки; были там ванные с водопроводной водой и вентиляторы во всех комнатах. Сейчас пансион выглядел пустым, только в гостиной какой-то заезжий человек пил пиво, уставив взгляд в телевизор.
— Где он? — шепотом спросил лавочник.
— В одной из тех комнат, что выходят во двор, — ответила она, даже не подумав понизить голос.
Она повела его вдоль предназначенных для гостей комнат — все двери выходили на крытую галерею; вокруг столбов тянулись вверх лиловые анютины глазки, в подвешенных к балкам горшках росли папоротники. Галерея окружала двор, усаженный мушмулой и бананами. Инес открыла последнюю дверь, и Риад шагнул в полутемную комнату. Портьеры были задернуты, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к мраку, и тогда он разглядел на кровати тело старика, безобидного на вид, дряхлого незнакомца, который плавал в луже собственной смерти, в брюках, запачканных экскрементами, голова его соединялась с телом тонкой полоской бледной кожи, на лице застыло выражение безнадежного отчаяния, словно он просил прощения за весь этот беспорядок и кровь, а также за ужасную оплошность и бестактность — за то, что позволил себя убить. Риад Алаби сел на одинокий стул и уставил глаза в пол, пытаясь справиться с поднявшейся в желудке бурей. Инес осталась стоять, сложив руки на груди; она прикидывала, что понадобится пара дней, не меньше, чтобы отмыть пятна крови, и еще столько же, чтобы выветрить запах дерьма и страха.
— Как ты это сделала? — спросил наконец Риад Алаби, вытирая пот со лба.
— Большим ножом для кокосовых орехов. Я подошла сзади и ударила. Всего один раз… Он даже ничего понять не успел…
— За что?
— Я должна была это сделать, такова жизнь. Только подумай, вот что значит судьба! Старик не собирался задерживаться в Агуа-Санта. Просто путь его пролегал через наш поселок, и вот., камень вылетел из-под колес и разбил стекло в машине. Пришлось ему остановиться на несколько часов, пока итальянец из гаража ставил новое. Он сильно изменился, все мы, надо полагать, постарели, но я его тотчас признала. Я ждала много лет, я знала, что он приедет, рано или поздно приедет. Это человек из дома с манго.
— Спаси нас Аллах! — прошептал Риад Алаби.
— Как ты думаешь, надо позвать Лейтенанта?
— Только не это!
— А что? Я поступила по справедливости — он убил моего мальчика.
— Лейтенанту этого не понять, Инес.
— Око за око, зуб за зуб, турок. Разве не так учит твоя религия?
— Закон действует иначе, Инес.
— Ладно, тогда давай сделаем так, будто он покончил с собой.
— Ничего не трогай! Сколько постояльцев сейчас в пансионе?
— Только один шофер. Он уедет, как только спадет жара, ему рулить до столицы.
— Так, хорошо, больше никого не сели. Запри на ключ эту комнату и жди меня. Я вернусь вечером.
— Что ты собираешься делать?
— Попробую уладить все по-своему.
Риалу Алаби стукнуло шестьдесят пять, но он был по-юношески крепок и силен духом, как и в ту пору, когда встал во главе толпы. Он вышел из дома учительницы Инес и быстрым шагом направился в первый из намеченных для визита домов. В последующие часы настойчивый шумок пробежал по поселку, чьи обитатели вдруг стряхнули с себя многолетнюю спячку, взбудораженные самой невероятной новостью, которую переносили из дома в дом; эту новость хотелось проорать во всю глотку, а то, что о ней можно было только шептаться, прибавляло ей особую ценность. Еще до заката солнца в воздухе словно повисла некая взвинченная, растрепанная тревога — и в следующие годы она стала приметой поселка, совершенно непонятной для чужаков, которые не замечали здесь ничего необычного — простая деревушка, каких много разбросано по краю сельвы. Раньше обычного мужчины стали собираться в таверне, женщины вышли на улицу с кухонными стульями и расселись вдоль тротуара, чтобы подышать свежим воздухом, молодежь толпой двинулась на площадь, словно на дворе стояло воскресенье. Лейтенант со своими людьми сделал пару рутинных обходов, после чего они приняли приглашение девушек из борделя, якобы отмечавших чьи-то именины. И когда спустились сумерки, на улице было больше народу, чем в День всех святых. Каждый занимался чем-то своим с таким показным старанием, что казалось, будто все позировали перед кинокамерой, одни играли в домино, другие пили ром и курили, застыв на углах, парочки прохаживались, взявшись за руки, мамаши следили за детишками, любопытные старухи совали нос в отворенные двери. Священник зажег огни в церкви и начал бить в колокола, созывая народ к мессе в честь святого мученика Исидора, но, казалось, люди были не в настроении заниматься такого рода делами.