– Мне приятно, что вы решились высказаться, – сказала она. – ДПН не у всех на хорошем счету, мы вынуждены быть крайне осторожными, иногда до такой степени, что это парализует волю некоторых аналитиков. Но по мне, так лучше облажаться, чем оказаться бесполезной.
– Моя речь была довольно общей и весьма гипотетичной.
– Зато интересной для следствия.
Людивина кивнула на горы шлака:
– Вы туда поднимались?
– Нет. Я думаю об этом месте. О том, что оно рассказывает о нашем убийце.
– Убийце? – переспросила Людивина. – Вы уверены, что он один?
Торранс криво усмехнулась:
– Вы правы, я слегка тороплюсь. А что говорит ваша интуиция?
– Он действует один. Я остаюсь при своем мнении: столь буйную фантазию ни с кем не разделишь, разве что найдется последователь, которого удастся подчинить. Тогда это объяснило бы, как можно убить столько женщин и не попасться. Вдвоем проще. Нужно ведь было переправлять их сюда… Но интуитивно я чувствую, что он был один. Запирался в глубине, подальше от чужих глаз… Он не хотел, чтобы его видели. Он не делился ничем. А сообщник может предать со временем и выдать его.
Торранс скрестила ноги и наклонилась к Людивине:
– Расскажите мне все. Даже самое банальное. Мне нужен обмен, пинг-понг впечатлениями. Забудем о протоколе ДПН. Если нужно, добавьте красок, не бойтесь переборщить, мне требуется ваше чутье. Даже если переберете с интерпретацией, потом исправим с помощью фактов.
Людивина глубоко вздохнула, чтобы упорядочить мысли; ей не хватало данных для составления цельного профиля.
– Сейчас у меня слишком мало…
– Я не прошу конкретики. Просто чувства, домыслы… Дайте себе волю.
Людивина растерялась. Ее вдруг затянуло в бездну неопределенности, неуверенности в себе. Хватит ли ей квалификации для этой работы? Без ученой степени по психологии? У нее только самостоятельно усвоенная теория и полевая практика…
Просто чувства? Неужели единственное, в чем я сильна, – это пережевывание собственных эмоций?
Неправда! Это больше неправда.
Торранс почувствовала, что Людивине стало не по себе, и пришла ей на помощь:
– Я начну. Символичность места захоронения. Он не заманивал их сюда. Вряд ли стольких женщин можно было уговорить, значит он решил являться сюда со своими жертвами, возможно уже мертвыми. Это место не случайное, а выбранное. Убийца с такой мощной мотивацией и фантазиями не приходит куда попало, чтобы убить или хотя бы выбросить тело жертвы. Уж точно не семнадцать раз. Это место – его владение. Оно что-то символизирует.
– Да, и он сделал его сакральным, присвоил, сначала нарисовав, а потом стерев кресты. И мы можем отбросить «практический» аспект, его попросту нет. Место недостаточно глухое, очень неудобное в плане доступности…
Торранс наставила на Людивину палец, как будто хотела сказать: «Ты права».
– Значит, яма важна сама по себе. Почему? Попасть в нее сложно, пришлось искать способ спускаться.
– Место уединенное, но было бы разумнее углубиться в лес – меньше риска нежелательных встреч.
Торранс кивнула:
– Мы возвращаемся к тому же выводу: выбор был осознанный. Он нуждался именно в этом месте. Оно для него ценно.
– То есть он знал шахту, потому что либо жил поблизости, либо работал там.
– Что символически может означать такое место захоронения? – продолжила Торранс.
Людивина увлеклась игрой: ее сомнения рассеялись, когда она погрузилась в мир, созданный интуицией и опытом.
– Под землей, в темноте, вдали от общества… – перечисляла она.
Торранс обвела указательным пальцем отвалы и шахту:
– В земле. Матрица мира. Теплая полость, источник жизни, питающее чрево… Понимаете, о чем я?
– Чрево матери? Вот так сразу?
– А почему нет? Я сказала: выкладываем все, что приходит в голову, любые идеи. Есть то, чего убийца хотел, и то, что велело ему подсознание, исток его фантазий, хотя он этого и не понимал.
– Он помещает жертвы в материнское чрево? Вполне вероятно, у большинства серийных убийц серьезные проблемы с матерью. Но как это поможет нам?
– Он пытался что-то сделать через этих девушек. С матерью или с тем, что пережил с ней?
Торранс поморщилась, не слишком убежденная в своих словах.
– Довольно противоречиво, – подхватила Людивина. – Судя по всему, он их насиловал, но потом помещал в этакое продолжение матки? Чтобы защитить? Из чувства вины?
Черные глаза Люси Торранс взглянули на Людивину в упор и вдруг сверкнули с пугающей решимостью.