Я могла ругать лишь себя.
Я была одним магом, но со мной нужно было считаться. Я была в долгу перед ними и магией, не могла сдаваться.
Я посмотрела на Джослин, сжала кулаки. Она слабо улыбнулась. Моя решимость пылала в груди.
— Я могу отделить чары меньше, чем за минуту, а потом разбить прибор, — сказала я. — Это тоже уничтожение.
Глаза коллеги заговорщически заблестели.
— Да, — сказала она. — Конечно. Я хочу это увидеть.
Она шагнула ближе, а я склонилась над ящиком. Я не хотела рисковать, даже касаясь этой штуки. И я направила внимание на нити чар в приборе, мелодия в нем должна была рассеять мысли и вызвать их тревогу. Куплет на моих губах проверял нити мягко. Как прибор активировался.
Я уловила глубокий пульс среди спутанных нот. Мой голос изменился, я задевала магией эту точку. Я вытягивала нити подрагивающим ритмом, ослабляла их в клубке. Процесс был осторожным, нужно было действовать точно.
Пот стекал по моей спине, хоть в комнате было прохладно. Я убрала последнюю нить чар, и остальные рассеялись с рябью в воздухе. Джослин выдохнула. Магия вокруг нас успокоилась.
Я взяла пустой прибор и бросила на пол.
— Хочешь сделать это?
Джослин улыбнулась и опустила ногу. Прибор разлетелся на кусочки металла.
Ноги дрожали подо мной, пока мы спускались, но дрожь была приятной, словно верхняя часть тела не была связана с нижней. Меня предупреждали, мне угрожали, но я перечила Конфеду и еще стояла.
— Мы с Лопез выходим, — сказала Джослин в микрофон. Мы подошли к входной двери, которую товарищи оставили открытой, а потом направились к гудящему вертолету.
Мы спускались по ступеням, когда фигура бросилась к Джослин из ниоткуда.
Женщина с худыми конечностями, со светлыми и спутанными волосами. В ее тонкой ладони был осколок сияющего света — оружие из магии. Это нападение не было продумано, она нападала в отчаянии. И короткая фраза, которую я не понимала, была ее криком.
Джослин вскинула руки с инстинктом, который вырастили в нас. Слова, что Хэмлин заставил нас учить, вылетели из моего рта. Джослин уже спешно колдовала.
Ее чары попали женщине в грудь с шипением. Призванное оружие задело горло подруги, пока женщина падала. Мои чары через миг лишь задели ее плечо во время ее падения. Я целилась в ее сердце.
Магия рвала мои руки. Женщина обмякла на земле. Джослин вдохнула с дрожью и потирала локти, в ее глазах был страх. Она взглянула на меня и напряглась.
— Хорошие рефлексы, Стравос, — сказал в наушнике наш лидер миссии. — Теперь идите сюда, пока не выбралось больше безумных.
Сердце колотилось, словно на меня напали. Магия безумно била меня по коже.
«Прости, — подумала я ей. — Мне так жаль».
Что еще я могла сделать? Сэм говорил еще на первой миссии: «Замки можно починить. Многое другое — нет», — как жизнь Джослин. Я не знала, смогла бы отразить вовремя атаку, пощадив напавшего.
Я могла помогать магии, сколько хотела, но тут мы оставались солдатами.
Горечь заполнила горло, но я смогла кивнуть Джослин.
— Я рада, что ты в порядке.
Напряжение отпустило ее. Мы прошли к вертолету вместе. Я опустилась на свое место, мне было плохо, и я не знала, был этот день победой или поражением.
Мне нужно было работать лучше, быстрее. От меня многое и многие зависели. Я не подведу их.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Финн
Где была грань между смелостью и трусостью? Я много раз искал ее за последние несколько месяцев, но так и не нашел ответ.
Был я смелым, раз рисковал разочаровать родителей, воруя часть конфиденциальной информации о работе папы, чтобы помочь протесту Лиги? Или я был жалок, потому что делал себя невидимым во время протеста, оставаясь в номере гостиницы и наблюдая за собранной толпой? Я бы хотел думать, что это смелость, но внутри оставались сомнения.
— Как все выглядит на западе? — спросила Тамара в телефоне, прижатом к моему уху. Она следила с места дальше по улице от меня.
— Насколько мне видно, все идет гладко, — сказал я. Около пяти сотен людей, вышедших на протест, окружили машины, в которых иностранные маги ехали на конференцию. Я смог сказать всем, когда собираться и где ждать, благодаря документам на рабочем ноутбуке папы, куда я успел заглянуть.
Мы держались почти час. Толпа почти не двигалась, махала плакатами, которые мы рисовали на последней встрече, и кричала просьбы справедливого обращения. Луис и пара его близких коллег ходили по толпе людей. Он помешал паре парней стучать по одной из машин.