(- … У меня есть причина, по которой я не могу остаться здесь,- голос Триш совсем охрип от того, что она, ещё будучи простуженной, так много говорила. – Даже если случится чудо и мне позволят жить в этом времени, разве ты можешь гарантировать мне, что дальнейшее развитие истории, начиная с этого поколения, не поменяется радикальным образом? Что, если эти перемены затронут меня и авву? Если погибнет ещё больше людей?.. Я не могу… Просто не хочу так рисковать.
Напряжённое молчание со стороны Примо и его стиснутые до мерзкого скрежета зубы говорили сами за себя. Он в полной мере осознавал всё, что только что сказала ему Триш, задолго до этого момента. Но одно дело – думать, и совершенно другое – произносить вслух.
Слышать такое от Холмс было неприятно и больно ранило.
- И ты согласна? – он не хотел, чтобы прозвучало сухо, но вместо этого спросил жёстко и зло. – Согласна снова остаться одной ради будущего, которое может и вовсе не произойти?
Налившееся почти свинцовой тяжестью, чернеющее грозовое небо пронзила, словно плеть, сияющая вспышка молнии.
Будто сами небеса приняли своё окончательное решение вместе с Триш.
Почти синхронно с раскатистым грохотом, прокатившимся по округе спустя мгновение после ветвящегося серебряного разряда, ведьма сдвинулась с места и, протянув обе руки к мужчине, медленно поцеловала его в губы.
Не пылко и страстно.
Но так, как целовали любимых.
Любимых, с которыми прощались.
Это соприкосновение губ забирало все слова, эмоции и порывы разом. Оно отнимало душу и давало другую взамен.
Триш хотела оставить себе как можно больше воспоминаний об этом моменте, поэтому старалась запомнить всё до мельчайших деталей – будь то мимика или чувства, нашедшие своё отражение во взгляде, или же холодный декабрьский ветер и запах грозы вперемешку с ароматом надвигающегося дождя.
- Это был последний раз, - глухо зашептала ведьма. – Теперь ты знаешь всё обо мне – нет причин быть как можно ближе. Я больше не тайна и не загадка.
Он схватил её за руку и покачал головой, отрицая эти слова.
- Нет, Триш, ты же не хочешь сказать, что…
Она оттолкнула его прежде, чем Примо успел закончить свою фразу.
- Мне жаль… Правда жаль, - это был первый раз, когда в её голосе отчётливо зазвенели настоящие слёзы. Триш обернулась в самый последний момент. Улыбнувшись болезненно, сквозь собственную горечь, которая топила душу в своём отчаянии, она сказала: - Загадай желание, когда я погасну… хорошо, Джотто?
Едва мужчина смог коснуться её ладони, Холмс оттолкнулась обеими руками от подоконника и выпрыгнула из окна.
Она исчезла в мерцающей серебристой дымке.
Он сжал руку – ту, которой не смог удержать её – в кулак, и изо всех сил ударил по стене.
- Твою мать, Триш, - отчаянно ругнулся Джотто от собственного бессилия.
Не подозревая о том, что на другом конце города, в маленькой комнатке ателье модистки Аделины, ведьма бесшумно захлёбывалась слезами, сползая вниз по стене, закрыв заплаканное лицо руками.
- Твою мать, Джотто, - всхлипнула она и сжала рубашку на груди с той стороны, где сердце разбивалось и разрывалось от боли. – Твою мать…)
========== Часть двадцать седьмая. Больше двух говорят вслух. ==========
I.
- … Папа, это больно?
- Что именно, детка? Если ты о том, как я поранил руку, то да, очень больно.
- Нет, не это… Любить – это больно?
- Никогда не перестану удивляться, как у тебя возникают такие мысли в голове. Почему ты спрашиваешь об этом, милая?
- Сколько бы книг ни читала и фильмов ни смотрела, все страдают от неё. Тогда выходит, что эта самая «любовь» не имеет смысла?
- Но ведь твоему авве не больно от того, что он любит тебя, верно?.. Хотя, на счёт другой любви не знаю.
- Почему?
- Боже мой, детка, это ведь очевидно… Потому что твой папа никогда не любил так – «по-особенному».
Триш медленно приоткрыла веки и тут же выставила ладонь перед лицом, загораживая его от ярких солнечных лучей, режущих чувствительную оболочку.
Буря снаружи уже успокоилась, а вместе с ней утихли и первые эмоции ведьмы, оставив за собой неоднозначную прострацию и опухшие красные глаза с лопнувшими капиллярами.
Не хотелось абсолютно ничего: ни есть, ни работать, ни спать, ни даже просто выходить из комнаты. Единственное, чему Холмс сейчас была бы действительно рада – крепким объятиям и ласковым утешениям Елены. Почему-то, именно в мыслях о ней ведьма находила наибольшее успокоение своему разбитому сердцу и мукам совести.
Но обратиться за помощью к ней – ничего не знавшей о том, кем на самом деле являлась колдунья и откуда та пришла – у Триш банально не хватало смелости. Да и разобраться в самой себе не помешало бы, прежде чем валить на кого-то свои проблемы и мильон терзаний души.
Жизнь продолжалась в том же сумасшедшем темпе, что и прежде – именно этот аргумент привели бы ей в качестве доказательства ненужности депрессии все знакомые (девушка не сомневалась) – вот только с этой постоянной болью в сердце, которая постепенно отягощала и порабощала душу жить становилось невыносимее в сотни раз.
Холмс медленно поднялась с пола – вчера она так и заснула у двери, не дойдя до кровати и даже не раздевшись – и подошла к письменному столу, на котором беспорядочной горкой была свалена ткань предполагаемого будущего платья, занимая почти всю его площадь.
Ведьма устало осмотрела работу, где ещё, что называется: «конь не валялся», после чего с тяжёлым вздохом отвернулась от неё и открыла форточку, дабы застоявшийся воздух в комнате сменился веянием свежего влажного ветерка.
Спустя какое-то время в дверь несмело постучали:
- Эм… Шерлок? Извини, если разбудил, но к тебе… гость.
Голос Карлоса был неуверенным, отдавал фальшью и немного испугом. Он явно нервничал и беспокоился о чём-то. Триш с неохотой двинулась открывать, хотя принимать неожиданных визитёров противоречило здравому смыслу – в таком состоянии уж точно.
Но может быть, внешний вид и аура «не-в-настроении-жить» отпугнут внепланового посетителя?
Не удосужившись посмотреть на себя в зеркало, девушка медленно приоткрыла дверь и в апатичном взгляде на секунду промелькнуло удивление.
- Детектив? Какими судьбами? – равнодушно поинтересовалась она, не имея ни капли желания проявить интерес.
Даже Алауди, брови которого, вопреки всем законами физики и каменного выражения лица, выразительно приподнялись в изумлении, был поражён общим состоянием ведьмы. Что уж говорить о Карлосе, который просто онемел от ужаса, едва его взгляд упал на сгорбленную в унынии и усталости фигуру Холмс. Аллегро прямо сейчас бы свалился от самого настоящего потрясения, если бы внезапный, как июньский снег в Италии, гость не схватил его за шкирку.
- У меня есть к тебе небольшой разговор, - вернув свою изначальную невозмутимость, сухо оповестил колдунью хранитель. – Приведи себя в порядок и выходи на улицу.
- Сегодня не изволите жаждать моей смерти? Неужели на Рождество снег выпадет? – с пустым сарказмом бросила девушка, недовольная интонацией абсолютного повелителя вселенной и тем фактом, что её буквально насильно вытаскивали из дома в тот самый момент, когда настроение падало быстрее, чем самооценка у Пьеро из «Буратино».
- Твой сарказм не уместен. Я пришёл не словесную дуэль устраивать, а поговорить, - в кой-то веки без настроя на ожесточённую борьбу произнёс Алауди и, развернувшись лицом к выходу, бросил через плечо: - Я буду ждать на улице. Если не выйдешь через десять минут – выволоку в наручниках.
И полностью игнорируя присутствие Карлоса, гордо удалился.
Но естественно, что в данный им срок уложиться не удалось. Триш ежедневно тратила не меньше часа на то, чтобы собраться, поэтому десяти минут хватило лишь на то, чтобы умыться, да причесать воронье гнездо на голове.