В конечном итоге к моменту прибытия остальных участников ещё не начавшего рабочего процесса, обсуждение зашло в самые дикие дебри и переместилось из холла резиденции в гостиную, к Триш (которую по-прежнему ни во что не вовлекали, однако и тихо-мирно уйти тоже не давали).
- Добро пожаловать, господа, - ведьма отсалютовала Асари и Наклу третьей по счёту чашкой с чаем и сделала большой глоток. – Вы вовремя. Мы как раз…
- А я говорю, что не стоит ему болтаться по всему залу! Пусть люди сами к нему подходят!
- Джотто тебе что, Санта Клаус? Может ещё гостей к нему на колени сажать будем, чтобы они ему желания говорили? В Америке сейчас как раз такая мода пошла!
- … Обсуждали развлекательную программу на рождественский бал.
Ничуть не смутившиеся и абсолютно привыкшие к таким чисто семейным перепалкам, мужчины расселись по свободным местам и стали слушать продолжение дискуссии, наблюдая за Еленой и Джи, как за интересным театральным представлением.
- Просто признайся, что хочешь, чтобы он у тебя на виду был всё время, - раздражённо заметила дочь принца. – В прошлом году всё было точно так же.
- В городе в последнее время неспокойно – разумеется я забочусь о его безопасности, - фыркнул Джи и потянулся было за новой сигаретой, однако обнаружил в пачке только пустоту и разозлился пуще прежнего.
- О, да. Ну, разумеется, - саркастично хмыкнула женщина, после чего понизила голос и ядовито посоветовала: - Бери его и прячь скорее в самое укромное место. А то не ровен час – растащат на сувениры.
В ответ на одинаково-вопросительные взгляды со стороны новоприбывших, Триш лишь тяжко вздохнула, удручённо покачала головой и взглянула на циферблат напольных часов.
- Даже не спрашивайте, что случилось – это продолжается вот уже… четверть часа.
Сам объект многочисленных споров смог лишь возвести глаза к потолку и с трудом выдохнуть:
- Не приведи господь нам устроить то же самое в следующем году.
II.
Той же глубокой ночью, когда все рабочие процессы оказались свёрнуты и отложены до лучших времён – то бишь до завтрашнего утра – с чувством невыполненного долга все разъехались по домам и в резиденции воцарился долгожданный покой, Триш лежала в постели и долго не могла уснуть, думая обо всём на свете и одновременно ни о чём.
Мысли то сосредоточенно крутились вокруг Рено и его загадочного исчезновения без весомых на то причин, то неожиданно перескакивали на праздные раздумья о том, как бы завтрашним днём ускользнуть от воинственного настроя Елены и отведать замечательную выпечку в булочной, которую так нахваливала жена Матиса, а то и вовсе так не к месту щеголяли в совсем уж бестолковые чащи о предыдущих отношениях.
Не в силах долго лежать в одном положении, ведьма перевернулась на живот и просунула руки под подушку, уставившись в окно: то снова было раскрыто, из-за чего в комнату задувал лёгкий прохладный ветер, который впервые за долгое время не нёс вместе с собой ощущений тревоги и беспокойства.
- … Не верится, что снова может быть так спокойно, - негромко пробормотала Триш, вытянув руку вперёд себя.
В ту же секунду в воздухе слабо засветились маленькие цветные искорки, потянувшись к пальцам ведьмы, словно примагниченные. Они слабо защекотали нежную кожу и осели на фалангах, замерев странным причудливым узором, словно кольцами.
- Это лишь относительное спокойствие. Я почти уверен, что завтра, когда Алауди вернётся из деловой поездки, нам с тобой несдобровать.
- Не напоминай, - тяжело вздохнула она. – Алауди дал мне Обет молчания, но я так и не рассказала ему то, о чём нужно молчать.
- Ну, он сам виноват, что уехал, не дождавшись, пока ты очнёшься.
- Я заплачу тебе пять тысяч лир, если сможешь сказать ему тоже самое в лицо.
Смахнув с пальцев маленькие искры, которые моментально погасли и растворились, не оставив после себя никаких следов, колдунья медленно села, вытянув руки над головой и выгнув спину, чтобы растянуть затёкшие мышцы. Покрывало сползло с плеч, открывая взору наготу тела и жуткие царапины на запястье – следы ночных кошмаров – которые до сих пор не зажили и изредка чесались, вызывая раздражающие порывы до крови содрать ногтями тонкую зачерствевшую корку коросты.
- Ты действительно оцениваешь мою жизнь всего в пять тысяч? – Джотто поднялся следом за ней и обнял ведьму со спины, уместив подбородок на её плече.
- А ты действительно позволишь детективу забрать её за такую ничтожную цену? – Триш засмеялась и расслабленно привалилась к его груди.
В каждом уголке своего тела она чувствовала слабую ломоту, но эта слегка ноющая боль была на редкость приятной. Просто из-за осознания, каким именно образом она была заработана.
На какое-то время воцарилась благодатная тишина, на протяжении которой Примо никак не мог выкинуть из головы шрамы, которые заметил на спине девушки. Они беспокоили его и вызывали волну нешуточного интереса – после того, что Холмс пережила, она наверняка заработала себе психологическую травму.
Она до предсмертных судорог ненавидела и боялась темноты, в которую её кинули и сотворили с её телом страшные вещи.
Но почему тогда не испытывала больше страха близости?
Он отстранился от девушки и провёл пересохшими губами по белёсому узору в том месте, где когда-то была разрезана её бледная кожа.
Триш накрыла его ладони, лежавшие на её талии, своими пальцами и снова плавно улеглась на живот, позволяя целовать и гладить себя.
Терри редко получала удовольствие, когда спала с мужчинами. Да и тот пресловутый, заумный «оргазм», если честно, был весьма непродолжительным ощущением. К утру это чувство окончательно испарялось, и всё, что оставалось у девушки – это сонливость, неприятная усталость и пустые слова о том, как это было хорошо.
Всё же чувства играли далеко не самую последнюю роль. А первую позицию в списке и вовсе занимало желание отдаться любимому человеку не только телом, но и душой.
Это желание ведьма испытала впервые за всю свою жизнь.
Ей нравилось любить и быть любимой до такой степени, что казалось, будто сердце вот-вот разорвётся от счастья, которое его переполняло при каждом касании и поцелуе – даже самом детском и невинном.
И именно в такие тёплые мгновения Триш поддавалась собственной слабости, и на корке своего подсознания думала о том, что мир мог пойти прахом – развалиться к чертям собачьим – она и пальцем не пошевелила бы ради его спасения, если бы ей позволили быть здесь.
Сопротивляться собственным желаниям ей было тяжело, противно и на редкость лениво.
========== Часть тридцать вторая. Ты недооцениваешь мой гнев. ==========
I.
Монотонный звук работающей швейной машинки немного приводил мысли, до отказа забитые волнениями о Рено, в относительный порядок. Никогда ещё работа так не помогала справиться с беспокойством.
Триш медленно двигала плотную ткань вперёд, прошивая её насквозь и соединяя подогнутые края в один элемент. Закончив с этим, она закрепила шов и убрала ногу с педали, поднимая иглу и маленькими ножницами отстригая потянувшуюся вслед за вынимаемой из-под неё тканью нить.
Тяжёлый бархат насыщенного винного цвета в руках на придирчивый взгляд ведьмы смотрелся просто отвратительно. Особенно, когда его подносили к окну, где света было больше.
Однако она ничего не могла поделать со вкусами заказчицы, которая, несмотря на предложенное разнообразие фасонов и ассортимент тканей к ним, упрямо настояла на том, чтобы сшить платье именно такого типа и именно из этой плотной удушливой ткани, такой неподходящей к жаркой итальянской погоде.
С разочарованным вздохом аккуратно отложив часть будущего изделия на стол, рядом со швейной машинкой, Холмс встала с места, чтобы немного пройтись и размяться: она работала несколько часов подряд, не разгибая спины, поэтому сейчас ей это очень сильно аукалось весьма неприятной болью в районе лопаток и поясницы, да и филейная часть тоже, к слову, требовала хотя бы четверть часа или даже полчаса хождения.