С того момента как Деймон, прорвавшись сквозь блокаду из врагов своей семьи, напавших на резиденцию, скрылся за горизонтом в поисках волшебного целителя солнца, миновала, кажется, вот уже целая вечность, хотя сквозь невидимую ватную преграду в ушах Терри слышала, как Елена что-то сумбурно мямлила про пять с лишним минут.
Дочь принца вообще впервые за всё то время, что Холмс была с ней знакома, паниковала так, словно ведьма уже сколотила себе гроб и лежала в нём, приготовившись к долгому путешествию в глубины ада (или куда там охотники на ведьм всегда грозились отправить своих кровных врагов?). Было непривычно и, от чего-то, несуразно забавно видеть женщину такой – взволнованной, перепуганной до болезненной серости кожи и нервной до трясучки в руках.
Патрисия хотела бы взглянуть на лица тех, кто так бессовестно лишил её грандиозный план возможности к реализации, однако вместо людей смотрела на то, чего никогда бы не пожелала увидеть. В каждом, пытавшемся прорваться сквозь невидимую защиту, колдунья видела искажённую, вымазанную угольной чернотой, будто мазутом, личину собственного демона.
Это пугало. Больше, чем перспектива скорой смерти.
И если это было лишь помешательством… если сознание просто играло с Триш шутку, то юморок у её воспалённого мозга был так себе. Терри не оценила этот чертовски злой, издевательский юморок.
Так никого и не убьёшь?
Они били, царапали и протыкали то непонятное, что мешало исполнить приказ хозяина и вырезать всех, кто населял резиденцию Вонголы. Кидались на незримый щит, словно дикие звери. Даже пытались стереть замеченные на полу руны, но каждая попытка оборачивалась сокрушительным провалом, который злил ещё сильнее и подливал масла в воспламенившуюся до пределов ярость.
Смелее, девочка. Они ведь не сдадутся. Смертники – не иначе.
И каждый шептал – почти заговаривал – потерявшую больше половины своего здравомыслия Терри. Будто бы сам Дьявол толкал ведьму на преступление своими сладкими речами.
Нет?.. Жаль. А ведь они пришли, чтобы отнять у тебя.
Страх колотнул внезапно и откуда-то изнутри. Шарахнул сердцем – почти кувалдой – по рёбрам и повёл трещинами по костям. Разросся паутинами по внутренним органам и вместе с кровью поразил конечности, казалось, потерявшие свою чувствительность.
А мнимые нелюди осклабились, как один, будто нашли верное слабое место – единственную брешь в защите.
- … Не сдавайся, Триш, - Елена сжала губы в тонкую полосу и вместе с тем крепко стиснула руку ведьмы. Так сильно, что побелели пальцы. – Прошу тебя, всё что угодно, но только не сдавайся.
И не важно, что просила женщина за жизнь, а не за тех демонов, что, секунда за секундой, поражали залихорадившееся сознание колдуньи.
Послушай меня. Услышь меня. Они оставят тебя ни с чем. Совсем как тогда.
Ужас тянул по венам арктический холод и куски льда.
Ты помнишь это. Тот ужас на Ферме.
- Мы все знаем, что ты сильная, - дочери принца не было дела до того, что творилось снаружи. Её даже не волновало собственное незнание и непонимание ситуации. Единственное, что беспокоило её – возможность потерять подругу. Свою почти сестру. Родственную душу. – Триш. Посмотри на меня, дорогая… Да, вот так, - глотая страх вместе с горьким комком из слёз, она неуверенно и натянуто улыбнулась. - Я знаю, что больно. Знаю, что ты хочешь спать. И что страшно я тоже знаю… Но поверь – ты ни за что не умрёшь. Просто помоги нам всем немного: не засыпай.
Это не убийство. Это защита. И ты знаешь, что в моих словах есть толк.
Триш, честно, не хотела ничего из всего предложенного.
Ни тепла слов Елены, ни защиты от собственного внутреннего демона. Ни даже утешения или любви. Ни-че-го.
Она хотела заснуть – закрыть глаза и отчалить в страну грёз. Даже если эти самые «грёзы» будут жилищем самих Мойр или настилом из пальмовых листьев на необитаемом острове.
Доверься мне – убей всех тех, что за стеной. И сможешь спать сколько душе угодно.
- Не делай этого. Не засыпай.
Ты не можешь потерять.
- Живи, Триш.
Верь. Ты не потеряешь. Мы не позволим потерять.
Отяжелевшие веки сомкнулись.
Их крики будут твоей колыбельной.
Звук и свет. Холод и тепло. Страх и волнение. Ничего из этого больше не было.
Спи, дитя – я сделаю всю грязную работу за тебя.
Мир вокруг перестал существовать. Потух, как пламя свечи на ветру.
… Мы разорвём их на части.
Ты была права. Проклятие не может длиться ни год, ни два, ни даже десять или пятьдесят.
Проклятие длится вечность.
Комментарий к Часть тридцать шестая. Тупик.
1) Я знаю, что мало - оно так надо и оно так интереснее.
2) Страдайте:D
3) Написано под музыкальное сопровождение: Nothing But Thieves – Trip Switch
4) Чувствуете? Вы это чувствуете?.. Это божественный запах финала. Четыре главы до статуса “завершён”.
========== Часть тридцать седьмая. Спаси и будешь спасён. ==========
I.
Никому из Вонголы не было свойственно жалеть о принятых решениях. Ни одному из них даже в голову не приходило корить себя за совершённые поступки, даже если иногда те находили свой печальный, тяжкий для разбирательств, отклик.
Но – чёрт возьми! – сейчас, когда глаза то и дело натыкались на разруху и хаос в городе, каждый чётко осознавал: реши они эту треклятую, одну-единственную, проблему чуть раньше, она бы не повлекла за собой такие разрушительные последствия и ещё целый ворох других проблем.
- … Этот – последний, - устало выговорил Джи, носком своего ботинка пнув бессознательное тело неприятеля, и тем самым полностью пренебрегая общеизвестным принципом «лежачих не бьют». – Что будем делать?
- А то ты не знаешь, что мы обычно со всем этим делаем, – раздражённо рявкнул Алауди, воображая бумажные небоскрёбы и бесконечные жалобы местных, которые непременно осыплют их с ног до головы, как с рога изобилия, когда шумиха утихнет. Кольцо на его пальце на мгновение вспыхнуло пламенем атрибута из-за решимости превратить в решето каждого из неприятелей за предстоящие ночи без сна, однако моментально погасло.
Вот казалось бы – какие тут могут быть жалобы? Жители не пострадали, а денег, чтобы оплатить ущерб имуществу, в городской казне хватит с лихвой, поэтому все пострадавшие здания восстановят меньше, чем за месяц.
Хотя никто из хранителей не сомневался – найдутся те, кому понадобится просить жалости и строить из себя жертву.
- Как только закончим, давайте сразу вернёмся в резиденцию, - Лампо покрепче стянул узел верёвки, сковывавшей новоявленного пленника, и, поднявшись на ноги, брезгливо отряхнул широкие рукава рубахи, но не сделался чище, а лишь сильнее размазал по ним пепел и копоть напополам с каменной крошкой и пылью. – Мне уже не терпится отмыться и отобедать. Ещё час, проведённый без еды, и мой желудок начнёт пожирать сам себя…
- И ты ещё удивляешься, почему все в округе считают тебя первым обжорой на деревне? – иронично полюбопытствовал Арчери, смерив младшего товарища насмешливым взглядом.
Непринуждённая беседа между друзьями показалась бы абсурдной и чужеродной – данному пейзажу и предшествовавшим ему событиям – для любого, не знакомого с этой семьёй. Но только не для них самих. Словно миновавшая всего час или даже полчаса тому назад битва являлась не более значимой, чем простая уличная склока.
Асари, до этого момента изучавший ущерб окружению и с жалостью осматривавший полностью загубленный сад у засыпанного обломками дома пруда, молча улыбнулся на разгоревшиеся споры «у-кого-желудок-больше», однако как только обратил внимание на стоявшего чуть поодаль Примо, переменился в лице – тот был чересчур хмур и крайне насторожен.
- Тебя что-то беспокоит, друг мой? – осторожно поинтересовался Угетсу, приблизившись к мужчине и слегка тронув за плечо, чтобы обратить на себя внимание.