«Знаете, куда можете свою благодарность засунуть, милочка? Себе и своему ленивому богу… Сперва дать мне семью, а затем отобрать её – единственное, чем у вас получается хорошо калечить меня, не так ли?»
Проснувшись с очевидной усталостью, которая (если продолжать жизнь в том же сумасшедшем темпе) грозила в скором времени перерасти в хроническое недомогание, Холмс измученно вздохнула и попыталась пошевелиться.
Зря.
Первый звук, который сорвался с её пересохших губ, был сдавленным, мучительным стоном.
Даже малейшее шевеление, от какого могли быть задействованы мышцы живота (даже самую малость), приносило невыносимую боль, от которой слёзы сами по себе выступали в уголках глаз, а челюсти непроизвольно смыкались до мерзкого зубного скрежета.
Триш пришлось прикусить край одеяла, чтобы не застонать в голос и не собрать в комнате нежелательных гостей.
С трудом выдохнув через рот, ведьма попыталась призвать Рено, но к собственному неудивлению обнаружила, что запас маны был практически на исходе, и его с трудом хватало даже на то, чтобы поддерживать колдунью в сознании.
По-хорошему, здесь бы не помешал здоровый и крепкий сон без сновидений, но Холмс почти наверняка знала, что вновь отправиться в мир дрёмы будет весьма проблематично. Да и спать сейчас, в принципе, не очень хотелось.
Она начала аккуратно перебирать в памяти последние моменты, которые запомнились больше всего, и попыталась сложить всё в целую картину. В памяти, к сожалению, мелькали лишь неясные отрывки, которые были ни на что не похожи:
Вот она спасает Елену от падающих развалин стены. А вот уже с раной лежит на диване и тратит последние зачатки сил на то, чтобы защитить людей от непонятных разбойников. Дальше сплошная мучительная головная боль и запах крови, забившийся в ноздри.
Никаких тебе ясностей.
- … Ох, Мадонна мио! Синьорина, вы очнулись!
За раздумьями, Терри даже не заметила, как раскрылась входная дверь, и в комнату кто-то проник, поэтому громкий возглас, полный облегчения и радости, довольно сильно испугал её и заставил дёрнуться от неожиданности. Девушка тут же задохнулась от приступа острой боли, зародившейся где-то в животе и в считанные секунды разнёсшейся в каждый уголок ослабевшего тела.
- Я немедля позову к вам синьорину, - бегло протараторил неизвестный, лицо которого Холмс не смогла рассмотреть в полумраке. - … И врача! Врача тоже позову!
- Да постой же ты, - Триш вытянула руку, порываясь схватить незнакомца за что-нибудь, чтобы остановить, но тот в спешке вылетел из помещения, оставив дверь открытой. - … Началось утро в деревне.
Как и ожидалось, спустя всего четверть часа в комнату всклокоченным, взволнованным ураганом влетела Елена, следом за которой в помещение вошёл высокий полноватый мужчина в белом медицинском халате и с чёрным кожаным саквояжем в руках.
- Моя дорогая! – воскликнула дочь принца, бросившись было обнимать ведьму, испуганную тем, что крепкие объятия женщины заставят её снова мучиться в агонии.
Однако мужчина, скорее всего, врач, одним лишь жестом остановил безграничную радость Елены, строго нахмурив густые брови с проблесками седины в них, и ворчливо выговорив:
- Мадам, я понимаю ваши чувства, но девушка была ранена. Ей сейчас необходим покой, - он сощурил глаза, внимательно осмотрев комнату, а затем обратился к запыхавшемуся юноше, что прибежал следом за Еленой. – Раскройте-ка шторы, молодой человек. Я же не могу проводить осмотр в темноте.
Тяжёлые велюровые шторы цвета шампанского, тут же были раздвинуты в сторону и помещение с пола до потолка залил мягкий дневной свет, выгодно выделяя богатое убранство комнаты и позволяя Триш наконец-то рассмотреть незнакомую обстановку спальни. Кремовые оттенки повсюду, удобная даже на вид мебель с мягкой обивкой из светлого дерева, и белоснежные цветы лилий в вазе на трельяже у окна.
Зная вкусовые пристрастия Елены, Терри могла безошибочно определить – эта комната принадлежала ей.
Вероятнее всего, владельцами этого дома, в общем и целом, являлись дочь принца и её будущий супруг.
Вот только по какой причине она – Патрисия – находилась именно здесь?
- Как вы себя чувствуете? – серьёзно осведомился врач, присев на стул рядом с кроватью, и раскрыв сумку, из которой вытянул белые перчатки.
- Как будто пережила клиническую смерть, - глухо откликнулась Холмс, стараясь не смотреть на все те инструменты для осмотра, которые доктор поочерёдно вынимал из своего саквояжа и раскладывал на тряпичной салфетке, расстеленной на прикроватной тумбе.
Они, как и сами врачи, в принципе, вызывали не самые лучшие ассоциации и воспоминания, поэтому визиты докторов Терри терпела с огромным трудом, почти отвращением.
- Ну-ну, дорогуша, не стоит так всё воспринимать, - грудно рассмеялся мужчина. - Вот увидишь – через месяц-полтора от твоей раны останется только еле-заметный шрам.
Это, якобы, «утешение» только сильнее расстроило ведьму. У неё уже имелись не очень приятные шрамы на спине, для полного счастья не хватало ещё и этого.
- А без него совсем никак? – жалобно заныла Триш. – Я ведь женщина…
- Раньше надо было думать, - отрезал врач. – С Вонголой свяжешься – ещё и не такие раны получишь.
- Не говорите так, доктор Альберто, - притворно разобиделась Елена. – Как будто мы так часто принимаем участие в битвах. Между прочим, Джотто всегда старается решить всё мирным путём.
А уж в том, что чаще всего этот «мирный» путь выбирают десять из тысячи, винить Вонголу – грешно.
- На правду не обижаются, синьорина, - доктор мимоходом попросил прислугу убрать одеяло и аккуратно расстегнуть пациентке пуговицы на камисоли. - А теперь дайте мне провести осмотр. Желательно, чтобы вы все покинули помещение…
- Ни за что!
- … Но зная вас, синьорина, хочу сказать – просто не мешайте и, по возможности, не шумите.
Триш улыбнулась: видеть оживлённую и приободрённую Елену казалось, если не чудом, то очень радостным и отрадным моментом. Даже если платой за этот момент стала такая ужасная рана.
Доктору на осмотр Холмс потребовалось не меньше часа: он послушал её сердцебиение, проверил пульс, заглянул девушке в рот и затем аккуратно разрезал ножницами тугую перевязку, уже подлежавшую смене.
Рана не выглядела такой ужасной, как могло показаться, а уж смертельной не была и подавно, однако болевых ощущений приносила – будь здоров.
Доктор Альберто долго и методично ощупывал и осматривал аккуратно сшитые края повреждения, прежде чем обработать их и наложить новую повязку.
Мыться он запретил до того времени пока не снимут швы. Как и принимать тяжёлую пищу (исключительно бульоны и кашки в умеренном количестве), употреблять алкоголь (в любом виде), сигареты и совершать какие-либо активные телодвижения (и, по возможности, ограничить не активные, как, к примеру, поход до ванной).
Возможно он намекал на спорт или же что-то в этом духе, но Триш, с её недалёкостью, восприняла всё слишком буквально, поэтому, как только врач сделал последнее заключение, она не сдержалась и прокомментировала:
- А если двигаться буду не я?
И только бог (и сама Терри) знал, что подразумевалось под этой абстрактной фразой.
Взгляд Елены был красноречивее всяких слов. Пожалуй, никто не умел смотреть так выразительно, как она.
Женщина тяжело вздохнула и покачала головой, мол: «Этой уже ничем не помочь».
Но мужчина не растерялся ни капли – долгое знакомство с Вонголой научило его не только терпимости, но и толерантности, поэтому слова пациентки он воспринял, как шутку и даже улыбнулся:
- Всё равно нет. До полного выздоровления уж как-нибудь платонической любовью обойдётесь. Повреждение внутренних органов, это вам не шутки.
- А долго ещё будет так сильно болеть? – Терри потрогала пальцами свежие бинты на животе, за что тут же получила по рукам.
- Если не будете ежесекундно тревожить: трогать, щупать и проверять – то болеть перестанет достаточно быстро, а там до выздоровления рукой подать.