— Лиз, я постараюсь пораньше приехать, но ничего не обещаю. Если что-то срочное будет — сразу же звони, ладно?
Бросать Микеля не хочу. Это и некрасиво, и явно лишнее, потому что, если меня не путает мое предчувствие вкупе с интуицией, вряд ли бывший муженек сейчас в хорошем расположении духа, что грозит вылиться в скандал с вытекающими. Причем, сомневаюсь, что вытекающие будут приятными. Очень сомневаюсь. Только вот расслабиться, как я того хотела бы, у меня теперь не выйдет. Тут уж я гарантирую.
— Что-то случилось? — Разумеется, мое состояние становится заметным. Радует лишь то, что он не слышал, что служит тому причиной. Так как о том, что у меня есть хоть и бывший, но муж, я не упоминала ни разу. Вопрос о том, откуда же у меня ребенок, не поднимался. Да и разве кого-то можно сейчас удивить статусом матери-одиночки? По-моему, это явление настолько распространенное, что давно стало чем-то обыденным. Разве что люди советской закалки принимают подобное за нечто нехорошее и постыдное. Но, слава богу, таких мало.
— Да нет, все в порядке. Не заморачивайся, — притвориться спокойной. Натянуть улыбку и унять дрожь в пальцах. Вот, умница. А теперь поднимись в сраный номер и трахни красивого мужика, да так, чтобы он думать забыл о твоих нарисовавшихся затруднениях. Установка понятнее некуда. Разговаривать в собственной же голове с собой же попахивает диагнозом. Но я в каком-то странно разбросанном состоянии, и все, совершенно все мысли настырно утекают в сторону совсем не находящегося рядом мужчины. Увы.
И все вроде сегодня хорошо. Физически. И губы такие же сладкие, и руки такие же требовательные. Я по-прежнему выгибаюсь от ощущений и, не сдерживаясь, выстанываю в голос. Только… Только чего-то упорно не хватает. Мне хорошо, даже замечательно, но как-то не так. И я понимаю, что изменения у меня внутри, что малейшие мысли о Леше сбивают настрой и хочется выскользнуть из постели и уехать. Не потому что Микель плох, а потому что сердце рвется к другому. Слишком сильно рвется. И еще вчера все было иначе. Еще вчера все было лучше… Было ведь. Или же моя болезнь прогрессирует? Неужели, все становится настолько запущено? НАСТОЛЬКО?! Черт.
В полуотрешенности я все же остаюсь до назначенных пяти часов утра. Хотя планировала вернуться раньше, но в последний момент передумала. И с истинным мазохизмом, по-настоящему измываясь над собой, позволила телу насладиться чувственной пыткой. Еще несколько раз. В объятиях нелюбимого, но чуткого и нежного любовника. А почему собственно нет-то? Хрен его знает, когда мне что-либо обломится после отъезда Микеля. И обломится ли вообще. Я даже не говорю о Леше. Его мы не берем как заведомо выигрышный вариант, так как он у нас долбаный кремень и на провокации плюет с высокой колокольни.
Португалец не выглядит недовольным, и кажется, и вовсе не заметил изменение во мне. И либо я хорошая актриса, либо он хреновый наблюдатель. Не знаю. Но меня радует такой итог нашей встречи. А завтра будет последний день перед его отъездом и, если все на самом деле было так, как он планировал, то когда-нибудь, а именно месяца через два все повторится и на куда более долгий срок. Но я не любитель далеко идущих планов и предпочитаю губу особо не раскатывать и жить как получается, а брать то, что дают.
Приезжаю домой в шестом часу. Нервы натянуты на максимум, кажется, еще самую малость — и рванет, исполосовав внутри все в долбаную кашку к чертовой матери. Аккуратно разуваюсь возле дверей. На цыпочках крадусь в гардеробную через зал. Где на диване, чинно развалившись, спит Леша. И без его хмурого взгляда, вечно напряженной челюсти и каменной стойкости… выглядит моложе своих почти тридцати восьми. Ему можно с натяжкой дать чуток за три десятка. А легкая щетина делает его каким-то немного ранимым. И желание подойти и погладить по лицу, после поцеловав соблазнительные губы, зудит в теле. И это после долгих часов энергичного секса. Вы понимаете всю степень моего помешательства? Я только что из постели, у меня гудящие ноги, и мышцы ноют во всем теле. Но стоит мне увидеть ЕГО, как несмотря ни на что, в теле просыпается знакомое томление, и все становится не важно.
Простояв несколько минут в лицезрении, все же отворачиваюсь и проскальзываю в маленькую комнатку. В рекордные сроки переодеваюсь в домашнюю одежду и крадусь в собственную комнату. Где быстренько падаю в постель и благодарю господа бога за то, что сегодня суббота и ребенка не нужно никуда вести. Только вот поспать мне никто не дает. После нескольких часов беспокойного сна меня сразу будит пищащий серый комочек, который каким-то мистическим образом взобрался на кровать, а спустя минут двадцать залетает ураган в лице сына. И я понимаю, что три часа не так уж и плохо, могло быть и хуже…
Еле разлепив глаза, в состоянии полного нестояния тащу свое бренное тело в душ. Надеясь, что след небезызвестной личности простыл. А зря. Едва я захожу на кухню, как натыкаюсь на молчаливо пьющую горячий кофе фигуру. И взгляд такой, что желание залезть под плинтус и притвориться пылью. Или в темный угол, да куда угодно, только бы не отсвечивать и скрыться с его глаз долой.
— Хреново выглядишь. — Проливаю на руку кофе, когда слышу его голос в спину. Игнорируя боль, аккуратно вытираю и пытаюсь собрать себя максимально, чтобы не показать, насколько расшатанное у меня состояние.
— Какой прекрасный комплимент. — Добавить щепотку ехидства, приправить уверенностью и повернуться, чтобы взглянуть на свою погибель. Смогла? Молодец! Это настоящий успех.
— Бессонная ночь? — Знает ведь, что меня не было дома. Знает, кто причина моего отсутствия. Понимает, в отличие от ребенка, что в нашем возрасте дядя и тетя не могут просто гулять за ручку всю ночь.
— С чего ты взял? — Отпиваю, обжигаю язык и небо. И это чуток отрезвляет и придает еще больше храбрости. Потому что карие глаза напротив в настоящей ярости. Тихой такой. Притаившейся. Но оттого не менее устрашающей.
— Тебя ведь не было всю ночь, сомневаюсь, что у тебя было время для сна. Да, Лина? — Допрос? К чему вопрос? Что хочет услышать? Ревнует? Злится? За что и по какому, черт бы его побрал, поводу? Если сам с женой. У самого рыльце в пушку. — Похождения важнее ребенка. Хорошая мать. Хвалю. — А яда-то сколько. Укусил бы — убил бы на месте мгновенно.
— Не понимаю о чем ты, я спала в комнате. Нужно было быть внимательнее. Хороший отец. Хвалю. — Выдержать лицо. Плюнуть в ответ, допить кофе и свалить подальше.
Чтобы после игнорировать полдня неприкрытое недовольство. И выдохнуть свободно только к вечеру, когда он наконец-то уходит. Лиза же, как мышь, незаметной тенью постоянно рядом. Наблюдает и не лезет. Тактика, конечно, прекрасная, только вот мне поддержка очень нужна, а не ее полное безучастие.
— Знаешь, разбирайтесь сами. Вас не поймешь. То ли у вас брачные игры, то ли скоро будет смертельный бой. Я как-то пасс. Мне свекрови хватает по самое горло.
— Микель завтра уезжает. Останешься еще одну ночь? Я вернусь пораньше.
— Уверена, что это хорошая идея? — Не уверена, но я не настолько эгоистка и сука, чтобы бы кидануть приехавшего ко мне издалека человека. Я ценю его затраты. Его внимание. И все происходящее.
— Уверена, что если не пойду, то пожалею. Так устроит?
Только вот сегодняшние сборы какие-то ленивые и без особого желания. Как надобность. Или же сказывается недосып и испорченное настроение с утра пораньше. Сложно сказать. Отвлекает и вызывает улыбку только любимый ребенок, который как юла вертится по квартире, развлекая и себя, и котенка, которому отныне имя — Кусачка, как собаку в излюбленных Фиксиках. Благо питомец у нас женского пола…
И вот я вся внешне отлично выглядящая, а внутри почти до слез разбитая, собираюсь на выход, напоследок глянув в широкое зеркало у входа. Ботфорты с молнией сзади. Кожаная юбка-колокол с широким поясом на талии. Облегающая черная водолазка, без белья под ней и массивный кулон, свисающий ниже груди. Макияж… Нет макияжа, только слегка подкрашенные ресницы и выделенные скулы. Гигиеническая помада и творческий беспорядок на голове.