— Эмиль! — снова крикнул мальцу торговец. — Немедленно дай этому господину две дюжины яиц. Ты подсунул ему гнилые яйца. Не делай этого больше, или я уволю тебя.
— Но, сэр, — сказал человек в белом жилете с нотками беспокойства в голосе. — Вы дали мне больше яиц, чем следует на мои деньги, и я хочу вам вернуть дюжину. Я слишком честен, чтобы…
— Эмиль, — сказал торговец, — дай этому господину три дюжины самых свежих яиц, и пусть он уходит. Если мы отпускаем плохие яйца, мы их заменяем хорошими. Поспеши, да положи на всякий случай три-четыре штуки лишних.
— Но выслушайте меня, сэр, — сказал человек. — Я хочу…
— Вот что, мой друг, — сказал тихо торговец, — вы лучше забирайте эти яйца и идите домой. Я знаю, для чего вы принесли яйца назад. Если я их возьму у вас, я скажу: ну, это очень хороший человек, он честно поступил с этими яйцами, не правда ли? А потом вы придете в понедельник и возьмете у меня на девять долларов муки, и ветчины, и консервов и скажете, что заплатите в субботу вечером. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Вы лучше заберите эти три дюжины яиц и считайте, что сделали хорошее дело. Мы всегда исправляем мелкие ошибки, если нам случится их сделать. Эмиль, клади уж прямо три с половиной дюжины — да прибавь штук пять леденцов для ребят!
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ
— Как я удерживаю Джона дома по вечерам? — сказала хаустонская дама своей подруге. — Видишь ли, я однажды по вдохновению придумала способ — и он прекрасно действует до сих пор. Джон ежедневно уходил из дому после ужина и возвращался не раньше десяти-одиннадцати часов. В один прекрасный вечер он ушел как всегда, но, пройдя несколько кварталов, заметил, что забыл взять зонтик, и вернулся за ним. Я сидела и читала в гостиной, и он, подойдя сзади на цыпочках, закрыл мне руками глаза. Джон ожидал, вероятно, что я перепугаюсь, но я только спросила тихо:
— Это ты, Том?
С тех пор Джон все вечера проводит дома.
ПОЧЕМУ КОНДУКТОРА НЕОБЩИТЕЛЬНЫ
Трамвайных кондукторов бестактная публика часто выводит из себя; но им запрещено возражать и тем облегчать свою душу. Вот рассказ одного из кондукторов о случае, имевшем место несколько дней назад.
В числе пассажиров — а вагон был переполнен — находилась чрезвычайно изящно одетая дама с маленьким мальчиком.
— Кондуктор, — сказала она томно, — дайте мне знать, когда будет Роу-стрит.
Когда вагон поровнялся с этой улицей, кондуктор дернул веревку звонка и остановил вагон.
— Роу-стрит, мэм, — сказал он, проталкиваясь ближе, чтобы помочь даме выйти.
Дама поставила маленького мальчика на колени и указала ему в окно на дощечку с названием улицы, прикрепленную к забору.
— Посмотри, Фредди, — сказала она, — вот эта высокая прямая буква со смешной завитушкой вверху — «Р». Постарайся запомнить. Можете пускать вагон, кондуктор. Мы выходим на Грэй-стрит.
ПО ВДОХНОВЕНИЮ
Он сидел на перевернутом пустом ящике под холодным моросящим дождем. Это было вчера, поздно вечером, на главной улице Хаустона. Одет он был бедно, и его толстое пальто с поднятым воротником было застегнуто доверху. На его лице застыло выражение горестного замешательства, и во всем его виде было что-то такое, что отличало его от обыкновенного бродяги, строящего свою жизнь на обманах и надувательствах.
Журналист из «Техасской почты» почувствовал к нему жалость и подойдя сказал:
— Сейчас же за углом есть место, где вы сможете найти еду и ночлег за сравнительно небольшую плату. Как давно вы попали в Хаустон?
Человек посмотрел на репортера своими маленькими острыми глазками и спросил:
— Вы новый человек в газете, не так ли?
— Да, более или менее.
— Видите этот квартал, застроенный сплошь трехэтажными домами?
— Вижу!
— Так вот, все эти дома принадлежат мне, и я сижу здесь и размышляю, что мне делать.
— Что именно вас беспокоит?
— А видите ли, стены дают трещины и расползаются, и я боюсь, что мне придется всадить уйму денег в ремонт. У меня свыше ста квартиронанимателей во всех этих зданиях.
— Я вам скажу, что делать.
— Ну?
— Вы говорите, стены расползаются?
— Да.
— В таком случае жилая площадь квартир увеличивается. Повысьте на этом основании квартирную плату.
— Молодой человек, вы гений! Я завтра же увеличу ее на двадцать процентов.
И таким образом был спасен еще один капиталист.
РАЗГАДКА
В оранжерее одного из роскошнейших особняков Хаустона стоял со сложенными на груди руками и улыбкой сфинкса на лице Роланд Пендергэст и глядел сверху вниз на сидевшую в кресле Габриэль Смитерс.