Толпа завопила, чтобы он вернулся, а бандит еще раз потряс своим револьвером, но маленький человечек подошел к нему вплотную и сказал что-то. Зрители затрепетали, ожидая, что смельчак полетит наземь с пулей сорок пятого калибра в животе — но он не полетел. Все с изумлением увидели, как бандит опустил револьвер, сунул руку в карман и передал что-то маленькому человечку.
После этого бандит робко поплелся по тротуару, а человечек пересек улицу и присоединился к толпе.
— «Дурной» человек? — сказал он. — Полагаю, что нет. Он не способен обидеть и муху. Это — Зеке Скиннер. Он вырос на ферме в Коннектикуте по соседству со мной. Он представитель какого-то дутого средства от печени, и это его обычный уличный трюк, чтобы привлечь внимание толпы. Я дал ему взаймы восемь долларов в Гартфорде лет девять тому назад и думал, что уж никогда больше его не увижу. Его голос показался мне знакомым. Уплатил? Надо думать, что уплатил. Я всегда получаю то, что мне следует.
После этого толпа рассеялась, а двенадцать полисменов перехватили Зеке на ближайшем углу и избивали его до самого участка.
МАЛЕНЬКАЯ ОШИБКА
Самого обыкновенного вида субъект в сорочке-неглиже, вышедшей из моды еще в прошлом году, вошел в контору газеты и развернул рукопись длиною в добрых три фута.
— Я хотел повидать вас относительно этой небольшой вещицы, которую я собираюсь поместить у вас в газете. Здесь пятнадцать четверостиший, помимо прозаического материала. Стихи трактуют о весне. Мой почерк немного неразборчив, и мне придется прочесть вам это самому. Благоволите прослушать.
— Отнесите эту ерунду в редакцию, — сказал заведующий конторой коротко.
— Я там уже был, — возразил обыкновенного вида субъект, — и они направили меня сюда. Это заполнит целый столбец. Я хочу поговорить с вами о цене. Последнее четверостишие читается так:
За этим следует прозаический материал, который написан на машинке, как вы можете видеть, и вполне разборчив. Теперь я…
— К черту! — сказал заведующий конторой. — Нечего вам тут шляться и читать ваш старый весенний бред. Мне и так все утро досаждали представители фабрик, вырабатывающих бумагу и краску. Почему вам не заняться делом вместо того, чтобы валять дурака таким образом?
— Я не имел в виду отнять у вас время, — сказал посетитель, скатывая в трубку рукопись. — В городе имеются еще другие газеты?
— Да. Несколько. Семья у вас есть?
— Есть, сэр.
— Тогда какого черта не займетесь вы приличным делом, вместо того чтобы кропать гнусные вирши и читать их занятым людям? Мужчина вы или нет?
— Очень извиняюсь за беспокойство, — сказал самого обыкновенного вида субъект, направляясь к выходу, — я вам сейчас объясню, как обстоит дело. Я заработал за прошлый год свыше восьмидесяти тысяч долларов на этих самых маленьких вещицах, которые я пишу. Я помещаю свои весенние и летние рекламки для фирмы, вырабатывающей патентованное средство «Сарсапарилла», одним из совладельцев коей я являюсь.
Я решил затратить около тысячи долларов на рекламу в этом городе. Я побываю в других газетах, о которых вы упомянули. Всего хорошего!
Заведующий конторой стал после этого случая настолько осторожен, что все начинающие поэты города читают ему теперь свои стихи и он безропотно их выслушивает.
ВЫШЕ СИЛ ЖУРНАЛИСТА
— Вы дали заметку о самоубийстве, как я вас просил вчера вечером? — спросил редактор у новичка-репортера, только что окончившего школу журнализма.
— Я видел труп, сэр, но не нашел возможным дать его описание.
— Почему?
— Каким бы образом мог я написать, что горло несчастного было перерезано от уха до уха, когда у него всего-то было одно ухо?