— Тебе не удастся одурачить меня, — сказала она, сверкая глазами. — Ты думал сейчас о рыжеволосой девушке по имени Мод с золотой коронкой на одном из передних зубов, одетой в легкую розовую кофточку и черную шелковую юбку. Ты представлял ее стоящей на Руск-Авеню под кедровым деревом, и жующей гуммипепсин, и называющей тебя «душечкой», и играющей твоей часовой цепочкой, и чувствующей, как твоя рука обвивает ее талию, и говорящей: «Ах, Джордж, дай же мне перевести дыхание!» — в то время, как мать никак не дозовется ее ужинать. Пожалуйста, не отрицай этого! И не являйся на порог дома прежде, чем заставишь себя думать о чем-нибудь лучшем!
Тут входная дверь захлопнулась, и Джордж остался наедине с разбитым цветочным горшком.
Его единственный шанс
На прошлой неделе труппа, делающая турне с пьесой «Громовержцы», дала в Хаустоне два спектакля — дневной и вечерний. На последним видный политический деятель Хаустона занял одно из мест в самом первом ряду. В руках он держал блестящий черный шелковый цилиндр и казался в страшно напряженном состоянии: так и ерзал в кресле, держа цилиндр перед собой обеими руками. Один из его приятелей, сидевший как раз сзади, наклонился к нему и справился о причинах такой возбужденности.
— Я скажу вам, Билл, — ответил политический деятель конфиденциальным шепотом, — в чем собственно дело. Я уже десять лет принимаю участие в политической жизни и меня за это время столько раз оклеветывали, обкладывали, смешивали с грязью и называли крепкими именами, что я подумал, что хорошо было бы, если бы ко мне хоть один раз прежде, чем я умру, обратились приличным образом — а нынче кажется, представляется единственная возможность к этому. Сегодня в одном из антрактов состоится сеанс престидижитатора, и профессор черной магии, конечно, спустится в публику и скажет: — «Не будет ли кто-либо из джентльменов так любезен, что одолжит мне шляпу?» Тогда я встану и протяну ему свою — и после этого я буду чувствовать себя хорошо целую неделю. Меня уже столько лет никто не называл джентльменом! Боюсь только, что разрыдаюсь, пока он будет брать у меня цилиндр… А теперь, извините, я должен быть наготове, чтобы кто-нибудь не опередил меня. Я отсюда вижу одного из гласных города со старым котелком в руке — и готов держать пари, что он здесь с этой же целью!
Будем знакомы
Пальто его порыжело, и шляпа уже вышла из моды, но пенсне на черной ленте придавало ему внушительный вид, а в манере держать себя были изысканность и непринужденность. Он вошел в новую бакалейную лавку, недавно открывшуюся в Хаустоне, и сердечно приветствовал ее владельца.
— Я должен представиться, — сказал он. — Мое имя Смит, и я живу рядом с квартирой, куда вы только что переехали. Видел вас в церкви в это воскресенье. Наш священник также обратил на вас внимание и после службы сказал мне: «Брат Смит, вы должны обязательно узнать, кто этот незнакомец с таким интеллигентным лицом, что так внимательно слушал меня сегодня». Как вам понравилась проповедь?
— Очень хороша, — сказал торговец, извлекая из банки какие-то смешные (точно с крылышками) ягодки.
— Да, это богобоязненный и красноречивый человек. Вы недавно занялись коммерцией в Хаустоне, не правда ли?
— Недели три, — сказал торговец, перекладывая нож для сыра из ящика на полку.
— Жители нашего города, — сказал порыжелый господин, — радушны и гостеприимны. К приезжим они относятся даже сердечнее, чем к своим согражданам. А прихожане нашей церкви особенно внимательны к тем, кто заходит разделить с ними служение господу. У вас прекрасный подбор товаров.
— Так, так, — сказал торговец, поворачиваясь спиной и рассматривая жестянки с консервированными калифорнийскими фруктами.
— Всего лишь неделю назад у меня был спор с моим бакалейщиком о том, что он поставляет мне второсортные продукты. У вас, надо полагать, есть хорошие окорока и такие вещи, как кофе и сахар?
— Н-да, — сказал торговец.
— Моя жена заходила нынче утром навестить вашу и с большим удовольствием провела время. В какие часы ваша повозка объезжает улицу?
— Послушайте, — сказал торговец. — Я скупил тут весь остаток одной из бакалейных лавок и дополнил его массой новых товаров. В одной из старых книг я вижу против вашего имени сумму долга в 87 долларов 10 центов. Вам угодно еще что-нибудь взять сегодня?
— Нет, сэр, — сказал порыжелый субъект, выпрямляясь и сверкая глазами через пенсне. — Я просто зашел из чувства долга, присущего каждому христианину, чтобы приветствовать вас, но вижу, что вы не тот, за кого я вас принял. Мне не нужно вашей бакалеи. Черви в вашем сыре видны даже с той стороны улицы, а жена моя говорит, что ваша жена носит нижнюю юбку, сшитую из старой скатерти. Многие из наших прихожан заявляли, что от вас несло грогом в церкви и что вы немилосердно храпели во время службы. Моя жена вернет занятую сегодня утром у вашей жены чашку шпека, как только получу продукты из лавки, которая мне их поставляет. Всего хорошего, сэр.