Олеся попыталась вырвать руки из его хватки, но он дернул ее на себя, прижимая к твердому телу.
— Тише, Маргит. Успокойтесь. Это же я… Я вас не обижу…
— Я не Маргит! И вы это знаете. Зачем этот спектакль?
Олеся сопротивлялась твердым объятиям. Из нее будто вытекали последние силы. Двигаться становилось все сложнее. Руки и ноги отяжелели. Она оказалась в клетке его рук и груди, прижатая к мягкой ткани и твердым мышцам под ней. Запах мороза, можжевельника и натуральной кожи. Он просочился в Олесю, смешиваясь с кровью. Она жадно втянула в себя еще и еще. Ничего лучше в жизни не ощущала. Как будто кто-то создал идеальный аромат мужчины. В голове словно мотыльки трепыхались слабые мысли: нужно остерегаться этого мужчины… Он задумал что-то плохое… И втянул в это ее… Но он так приятно пах. И был таким теплым. А она ужасно замерзла, сидя в дурацком кресле. Она вдохнет еще разочек, позволит дурману опутать ее изнутри легкой паутинкой. Олеся втянула в себя смесь пьянящих ароматов и тихонько застонала. Показалось, что кто-то накинул ей на глаза темную повязку. Олеся почувствовала себя летящий в глубокий колодец, где кроме черноты и холода, ничего больше не было.
Глава 4
Габор успел подхватить Маргит, когда она неожиданно расслабилась и обмякла в его руках. Несколько мгновений он просто стоял, прижимая ее к себе. Понимал, что нужно отпустить, и не мог этого сделать. Она была такой мягкой и нежной. Когда бросилась на него с кулаками, ему пришлось остановить ее. От прикосновения к ее коже Габору показалось, что его хлещут мокрым кнутом. Какого дьявола?! Он и раньше касался Маргит: подавал ей руку, помогая выйти из кареты. Целовал ладонь. Когда она позволяла, конечно. Сумасшедшая девчонка боялась всего и всех. В том числе и его. Так почему сейчас так внезапно осмелела? Осторожно подхватив Маргит на руки, он уложил ее на свою кровать. Ее голова была запрокинута, открывая беззащитную шею. Во рту пересохло. Ему хотелось снова прикоснуться к ней. Дотронуться до маленькой выемки между выступающими ключицами, а потом опуститься ниже. Габор тихо выругался.
Она была сумасшедшей. Чокнутой. И, получив возможность говорить, лишь доказала свое сумасшествие. Но что-то в ней изменилось. Он не знал что, не видел и не мог понять. Но она была совершенно другой. Может дело в том, что раньше она дрожала и забивалась в самый далекий угол, завидев кого-нибудь из людей? Сейчас же стала… дикой. Из робкой тихони Маргит превратилась в сумасшедшую дикарку.
Нужно было позвать врача, прислугу, Адрианну. Нужно было отнести ее в другую комнату. Нужно. Но он почему-то не мог. Стоял над ней, разглядывая спутавшиеся волосы и ссадины на лице. Внутри все перемешалось. Боль сконцентрировалась где-то в животе, оседая там неприятной тяжестью. Иногда он завидовал Миклошу. Брат был свободен в своей жизни. От него никогда и ничего не ждали. Ему не нужно было оправдывать ничьих надежд и нести ответственность за честь семьи. Но сейчас Габор понял, каким идиотом был.
Маргит тяжело дышала, раскинувшись на кровати. Полы плаща разошлись. Тонкая сорочка задралась, обнажая обтянутые чулками ноги. Нужно все-таки кого-то позвать. Нет. Позже. Наверное ее сумасшествие заразно. Потому что он протянул руку и коснулся ее колена. Пальцы сами скользили по ткани вверх. Он заставлял себя убрать руку, но не мог. Задирая рубашку, вел пальцем, пока не коснулся обнаженного бедра. Ее кожа была нежной. Гладкой. Обжигающе горячей. Его сжигали на костре. За все грехи. Пытался и не мог убрать руку. Хотелось прикоснуться к ней везде. Трогать, пока ладони не запомнят каждый изгиб. Чтобы даже в темноте различать все до одной впадинки ее тела.
За свою жизнь Габор натворил немало. Его наверняка проклял ни один десяток человек. И то, что он делал сейчас, — еще одна буква в его смертном приговоре. Но он не мог остановиться. Сумасшествие Маргит перекинулось и на него.
Габор отодвинул плащ, скрывающий ее тело. Тонкая белая материя сорочки обтягивала округлую маленькую грудь. Огонь теперь горел и внутри, пожирая его. Ее соски набухли, и были отчетливо видны. Он знал, что сделает через секунду: нагнется и втянет каждый в рот, чтобы знать, каковы они на вкус. Каково ощущать их языком.
Шум за дверью вовремя остановил. Он успел укрыть Маргит плащом. Не потому что боялся, что ее застанут в его спальне. А потому, что не хотел, чтобы кто-то кроме него видел ее такой.
С момента рождения Миклоша, он завидовал ему. Зря. Единственно важное и ценное в его жизни появилось три года назад. А Габор не разглядел. Не понял. Но сейчас твердо осознал: он хочет жену своего брата. Хочет себе. И обязательно получит.