Он развернул меня, открыл рюкзак на спине, порылся в нем и што-то вытащил.
Книгу.
Ну конечно.
Я посмотрел на него, потом отвел взгляд.
– Ты же знаешь, я хреново читаю, Бен.
Я ужасно смутился и чувствовал себя донельзя глупо.
Он слегка ко мне наклонился, так што физиономии наши оказались реально нос к носу. С его Шума мне лучше не стало, нет, сэр.
– Я знаю, – сказал он очень мягко. – Я все думал, надо бы больше времени тратить на твое…
Он умолк и протянул мне книгу:
– Это принадлежало твоей маме. Ее дневник. Он начинается с того дня, когда ты родился.
Тут он опустил на него глаза:
– …и заканчивается тем, когда она умерла.
Мой Шум распахнулся во всю ширь.
Моя ма. Ее собственная книга…
Бен погладил обложу.
– Мы ей обещали, что будем тебя беречь. Мы обещали, а потом выбросили все из головы, чтобы в Шуме ничего не осталось… чтобы никто не узнал, что мы намерены делать.
– И я в том числе.
– И ты в том числе. По-другому было никак. Если бы хоть слово об этом просочилось в твой Шум и дальше в город…
Он не закончил.
– Вроде того молчания, которое я нашел сегодня на болотах… – сказал я. – Как оно просочилось в город и вон чего из этого вышло.
– Нет, это была неожиданность. – Он посмотрел в небо, словно штобы показать, какая это была абсолютная неожиданность. – Никому бы и в голову не пришло, что такое может случиться.
– Оно опасное, Бен. Я это чувствовал.
Но он только протянул мне книгу.
Я начал было качать головой:
– Бен, я…
– Я знаю, – повторил он. – Но ты уж постарайся.
– Нет, Бен…
Он поймал мой взгляд и властно удержал его своим.
– Ты мне доверяешь, Тодд Хьюитт?
Я почесал в боку. Ну и как на это отвечать?
– Конечно, доверяю, – сказал я. – По крайней мере, доверял, пока ты не стал собирать мне рюкзак без моего ведома.
Его Шум сошелся в точку, как солнечный луч; взгляд сделался твердым.
– Ты мне доверяешь?
Я поглядел на него: да, я доверял, даже сейчас.
– Доверяю, Бен.
– Тогда поверь, что все, что ты сейчас знаешь, – это неправда.
– Што все? – У меня голос слегонца скакнул вверх. – Почему ты мне ничего не говоришь?
– Потому что знать – опасно, Тодд. – Я его в жизни не видал таким серьезным, и когда попытался глянуть в его Шум, штобы понять, што же он там такого прячет, Шум взревел и отбросил меня прочь. – Если я сейчас тебе все скажу, оно будет жужжать в тебе громче улья в медосборную пору, и мэр Прентисс найдет тебя быстрее, чем его плевок долетит до земли. Тебе нужно сейчас же отсюда убираться, и как можно дальше.
– Но куда?! – вскрикнул я. – Ничего же больше нет!
Бен сделал глубокий вдох.
– Есть, – сказал он. – На свете есть и другие места.
На это я просто промолчал.
– Между первых страниц книги есть сложенная карта. Я ее сам нарисовал. Нет, не смотри на нее, по крайней мере пока не выберешься из города, понял? Теперь иди на болото. Там поймешь, что тебе делать дальше.
Но я по Шуму понял, што он совсем не так уж уверен в моей сообразительности.
– Из-за того, што я там найду, да?
На это он ничего не сказал.
А я продолжал думать.
– Откуда вы знали, што нужно держать для меня собранный рюкзак? – Я отступил от него на шаг. – Если эта штука на болоте – такая уж неожиданность, почему вы с такой готовностью вышвырнули меня из дома?
– План таков и был, с самого начала. Ты тогда был еще совсем маленький… – Он громко сглотнул; грусть обнимала его всего, целиком. – Как только ты достаточно подрастешь, чтобы самостоятельно…
– И вы уже тогда собирались выкинуть меня вон, штобы мной кроки пообедали? – Я отступил еще на шаг.
– Нет, Тодд… – Он подался ко мне, все так же с книгой в руках, но я еще отшагнул.
Он махнул рукой: типа ладно, как хочешь.
И закрыл глаза. И открыл для меня свой Шум.
Через месяц, первым делом сказал он…
И дальше мой день рожденья…
День, когда я стану мужчиной…
Вот там-то оно все и… Што происходит, когда…
Што остальные мальчишки делали, когда становились мужчинами… Одни… Сами…
Как убивают все, што в них еще осталось от мальчиков, до последней…
И…
И што на самом деле происходит с теми, кто… Срань господня!
И нет, я больше ничего об этом не скажу. А как я себя от этого чувствую – и подавно. Я посмотрел на Бена, и передо мной был другой человек, не такой, как всегда; не такой, какого я знал. Знание опасно, да.
– Вот поэтому-то тебе никто ничего и не говорит, – сказал он. – Чтобы ты не сбежал.