– Домоправитель – это хорошо, – киваю ему. – Это замечательно, потому что очень хочу есть. Никифор, надеюсь, не дашь умереть от голода… царевичу? – пробуя на вкус новое слово, интересуюсь у старика, мысленно прикидывая, проколется он или нет.
Не прокололся, лишь улыбнулся и, как заправский фокусник, поставил на небольшой столик перед моей кроватью глубокую серебряную тарелку с ароматным бульоном.
– Спаситель, ей-богу, спаситель!
Сглатываю вязкую слюну. Никифор передал деревянную ложку. Желудок утробно рыкнул, требуя свое. Не медля, перебрасываю ноги на пол. Беру горячую тарелку и, обжигаясь, шумно хлебаю бульон.
Также Никифор поставил на стол тарелку с маленькими булочками, небольшой поднос с жареной птицей и пустой кубок, рядом с которым оказался серебряный кувшин с широким горлом.
– Что это? – киваю на кувшин.
– Сбитень.
Никифор между тем наполнил кубок, достал белое полотенце и замер рядом со столом. Не привык я есть, когда на меня человек в упор смотрит. Оно, конечно, и в солдатской столовой не сахар, да ведь там народу тьма, пережить можно, а тут…
– Никифор, расскажи: что без меня произошло, что в царстве нашем делается? – спрашиваю домоправителя, отрывая бедро птицы. – Ведь получается, что месяц без памяти был.
– Да почти ничего и не произошло, батюшка. Его величество Петр Алексеевич в граде своем новом навигации дожидается. Бояре наши тоже службу несут, вскорости приказы государевы исполняют, как и всегда, – кланяясь, ответил Никифор.
– Ну да, как всегда, как еще может быть… – задумчиво повторяю, медленно пережевывая жесткое мясо. – Принеси одежду и лохань какую-нибудь. Умыться надо.
– Как изволите, батюшка.
Никифор ушел, плотно прикрыв за собой дверь. В комнате натопили знатно, но тело все же пробивал легкий озноб. Видимо, умудрился заболеть. Если правильно понимаю ситуацию, то сейчас начало восемнадцатого века. В это время обычная простуда уносила столько жизней, что иным войнам и не снилось.
Между тем за окном поднималась заря, приятно освещая все розовыми тонами: проснулся рано. На краю разноцветного стекла переплетаются созданные морозом узоры, причудливо сочетающие в себе дикую красоту хаоса и гармонию природного изящества.
День предстоит насыщенный, особенно если учесть, что ничего не знаю об окружающей обстановке, мире, да и себе прежнем. Другое дело, что паники и мандража нет в помине, будто все происходящее в порядке вещей. А может, сплю до сих пор? Эдакий летаргический сон, вот и мерещится мне всякая хрень. Нет, не похоже, слишком все реалистично.
Размышлять над проблемами времени не было, Никифор вошел в сопровождении пары служанок, несущих в руках одежду: камзол, штаны и рубаху. Сам домоправитель нес черную широкополую шляпу.
Через десять минут мучений на мне оказались штаны чуть ниже колен, камзол (похожая на кафтан штуковина, только без обшлагов и боковых карманов), слегка укороченный и отлично сидящий по фигуре, алые чулки, кожаные ботфорты, галстук странной формы – и вот я готов к блужданиям по дворцу. Вот только епанчи-то у меня нет…
«Вот ведь задница! Откуда я все это знаю? И вообще, что такое епанча?» – с изумлением спрашиваю себя, стоя перед небольшим темным зеркалом с дефектными пятнами амальгамы. И тут же в голове как само собой разумеющееся проносится: «Епанча – просторный плащ с рукавами и пуговицами по борту…»
– Ничего себе, – едва слышно шепчу под нос.
– Вы что-то сказали, ваше высочество? – спросил Никифор, почему-то не применив «батюшки». Видимо, не та обстановка.
– Нет, все в порядке. Ступайте.
– Как изволите.
Кланяются и тихо уходят, не забыв прикрыть дверь.
Постоял пару минут, приноравливаясь к новой одежде и ботфортам. Хотя все было сделано специально на меня, однако душой чуждость вещей все-таки ощущалась: мол, родное, но что-то не то, непривычное.
– Эх, как ни прячься, а отсюда нужно выходить, не вечно же здесь сидеть, право слово. – Глубоко вздыхаю пару раз: вдох – выдох, вдох – выдох… – С Богом! Авось русское «авось» не подведет. По крайней мере, я на это искренне надеюсь…
Март 1707 года от Р. Х.
Москва
Алексей Петрович
Не успел все обдумать, как в голове словно переключили тумблер, включая что-то. Перед глазами опустилась едва видимая пелена, открывающая неясные картины. С каждым мгновением они будто листаются с возрастающей скоростью. Следом за какофонией изображений хлынул поток информации. Часть, найдя место, растворилась под напором новой, более нужной и полезной. И даже в таком состоянии прекрасно понимаю, что многое придется постигать самому, без помощи странной пелены!