За просмотром проблем горожан, жаловавшихся на мощеную дорогу, соседей, торговцев и многое другое, пролетели часы до обеда. Вспомнив, что назначенная встреча вот-вот состоится, я отложил испачканное перо и с хрустом потянулся, вставая с места.
– Никифор! – позвал я слугу.
– Я здесь, ваше высочество.
– Прикажи подать обед на двоих в Малом зале.
Мысленно прикинув в уме, где лучше всего вести разговор один на один, я остановился на небольшом зале для приемов.
– Будет исполнено, ваше высочество, – слегка пятясь назад, сказал камердинер, прикрывая дверь.
Чем был примечателен выбранный мною зал? Можно сказать, ничем, разве что небольшим проявлением роскоши в виде пары картин и золотых подсвечников искусной работы, висящих по периметру зала. Но, в принципе, бывалого купца этим не поразить, настоящая роскошь для них только мишура и бесполезная трата денег. Деньги должны крутиться – эту непреложную истину знает любой из них, как знал ее и любой мой бывший современник.
Спустя полчаса, когда я немного освежился и полюбовался тренировкой десятка гвардейцев, гоняемых неутомимым капитаном Нарушкиным, Никифор доложил о том, что отец Николая Павловича прибыл.
– Пора, – едва слышно шепнул я сам себе.
Решив особо не напрягаться по поводу первого впечатления, попросту приказал отвести гостя в Малый зал, где он и должен меня дожидаться.
– Доброго здравия вам, ваше высочество, – поклонился в пояс старший Волков.
– И вам доброго здравия, Павел Никифорович, – ответил я, назвав его по имени-отчеству, как бы говоря: мол, цени, купчина! Отношение благородных людей к торгашам в этом времени было, мягко говоря, как к псам, так что оценить мой такт он просто обязан.
Седина только слегка тронула на висках русые волосы купца, придавая некоторую солидность. Однако живые карие глаза, внимательно следящие за обстановкой, говорили о том, что отец Николая так же далек от образа зажиревшего торговца, как и ястреб от утки. Небольшая ухоженная бородка едва ли достигала пяти сантиметров, придавая ему небывалое сходство с какимнибудь заезжим атаманом, неведомо зачем переодевшимся в одежду купца.
– Прошу отобедать со мной, Павел Никифорович: дела, знаете ли, совершенно некогда перекусить, – улыбнувшись, показал я на пустой стол, тут же начавший заполняться яствами.
– Я понимаю, ваше высочество, сам, бывает, совершенно счет времени теряю, – ответил с улыбкой купец.
Минут пять мы друг к другу притирались, каждый разглядывал своего оппонента, но в конечном итоге первым не выдержал купец:
– Разрешите задать вам вопрос, ваше высочество?
– Задавайте, Павел Никифорович.
– Я хотел спросить вас, ваше высочество, вот о чем. Все мы видим, что за последние месяцы вы резко изменились, и, надо признаться, в лучшую сторону…
– Кто это «мы»? – сразу подобрался я, чувствуя, что разговор принимает интересный оборот, все же ожидаемая получасовая беседа о пустяках – это даже не смешно.
– Мы – это купцы, – улыбнулся мне Никифор, показывая, что хоть доверие ко мне уже и испытывает, но не настолько, чтобы открывать все свои карты. – Так вот, нам бы хотелось знать: чего же вы, царевич, так усиленно добиваетесь?
– А именно? – прикинулся валенком я.
– Я спрашиваю не о том, что вы делаете по велению своего отца, нашего государя-батюшки, а о том, что вы делаете вместе со своими друзьями в, так сказать, свободное от дел время.
– Мои помыслы направлены только в вящей славе Русиматушки и нашего государя-батюшки, – спокойно ответил я, внимательно глядя на купца, отдавая ему на откуп наш разговор.
– Вот об этом я и говорил – об идеях и желаниях…
– А при чем здесь ваше внимание, Павел Никифорович? – немного грубовато оборвал я купца.
– Дело в том, Алексей Петрович, что мы тоже заинтересованы в таком богоугодном деле… – ответил мне купец, делая паузу, возможно, для того, чтобы я проникся возможными перспективами от совместного сотрудничества.
– Что ж, меня очень радует, что на Руси остались люди, радеющие о славе ее. Только вот при чем здесь я, уважаемый купец Золотой сотни?
– Как же так, царевич? Ведь вы, можно сказать, второй человек в государстве, – попытался возразить мне купец.
– Вот именно, что «можно сказать», – криво усмехнулся я.
Увидев мою реакцию, купец осознал свою оплошность и попытался ее загладить.
– Я хотел сказать, что вы должны быть вторым человеком в нашем государстве, – поправился он.