— Ослабление Габсбургов. — не задумываясь ответил Кантемир, явно думал над этим вопросом.
— Давайте начистоту. России невыгоден разгром османов. Поэтому чем дольше длится восстание и чем больше сил Габсбурги тратят на его подавление, тем лучше. Поражение Габсбургов в этой войне с османами нам тоже не нужно, так как это чрезмерно усилит Бурбонов. Да. Вот такая грустная ситуация. К тому же мы не уверены, что после обретения независимости вы сохраните дружеские отношения с нами.
— А как же? С кем нам дружить?
— Оказанная услуга услугой не является, — пожал плечами Алексей. — Кроме того, тот факт, что именно введение русских войск позволило обеспечить независимость Молдавии, начнет разъедать душу ваших элит. Обычно такое дает обратный эффект. И пусть не сразу, но вы постараетесь откреститься от нас. Дескать, мы восточные варвары, а вы, например, настоящие европейцы с древней историей.
— Алексей Петрович, — с укоризной произнес Кантемир, — и в мыслях такого не было.
— У вас — поверю. А у того, кто вам наследует?
Начался торг. Но продлился он очень недолго. Поняв, к чему клонит царевич, Дмитрий заявил:
— Мы готовы вступить в Советский Союз. Прямо сейчас.
— До завершения войны этого сделать нельзя, так как вы воюете с Габсбургами. Так что, вступление в Союз автоматически распространит эту войну на весь Союз.
— И что же делать?
— Давайте подпишем договор о намерениях. Вы обязуетесь в течение трех месяцев после подписания мирного договора с Габсбургами подать прошение на вступление в Союз.
— И вы введете войска?
— Да. Но в частном порядке. Как отпускников.
— Кстати, — подала голос Миледи, — в Молдавии уже действует небольшой добровольческий корпус.
— Да? — удивился царевич.
— Он очень небольшой. Буквально полсотни человек. Поручик Семецкий взял отпуск и уехал туда, прихватив часть неравнодушных стрельцов[2].
— Когда я выезжал в Москву, мне стало известно, что Юрий погиб в стычке с австрийцами. — печально произнес Кантемир.
— Юрий Семецкий… Семецкий… — задумчиво прошептал Алексей. — Какое-то знакомое имя, только не могу вспомнить откуда…
В этом время в Париже престарелый Людовик XIV пытался заниматься делами. Давалось это уже тяжело.
Старость как-то резко навалилась.
Стал мерзнуть. Особенно по сырой весенней погоде. Зимой-то натапливали. А сейчас, если также топить, дышать нечем будет.
Скрипнула дверь.
Несильно.
Вошло двое слуг с большими кувшинами. Он, дождавшись отмашки императора Запада, первый подошел к нему и стал наполнять свой кувшин ковшиком из здоровенного тазика, аккурат занимавшего все пространство под небольшим письменным столом. Достаточно легким и декоративным, но королю хватало. Все равно больше читал, чем писал.
Заполнив свой кувшин, он уступил место второму слуге. И тот опорожнил горячую воду из своего, вылив ее в тазик. Людовик аж улыбнулся от того, как замлел. Приятная теплота радовала его ноги. А именно они чаще всего у него мерзли последнее время…
Постучались.
— Кто там? — устало спросил король.
— Гийом Дюбуа, — сообщил выглянувший за дверь слуга. — Говорит, что дело не терпит отлагательств. Встревожен.
— Проси, — нехотя произнес Людовик.
Дюбуа ему откровенно не нравился. Он признавал его заслуги. Считал его молодцом. Но то, что он входил в партию Филиппа II Орлеанского, болезненно настроенного к его племяннику и наследнику, меняло многое. Так что король его скорее терпел. Ценил, но терпел.
— Что случилось Гийом? — удивительным лениво-раздраженным тоном поинтересовался король.
— Простите сир, но новости, которые я только что получил, настолько ужасные… я просто не мог ждать назначенного приема.
— Вот как? И что же произошло?
— Ваш внук, Филипп V Испанский тяжело ранен. Возможно, уже и не жив.
— ЧТО?! — аж привстал Людовик. Хотя это сделать было крайне непросто — слишком уж он специфично сидел.
— В Мадриде на него произошло покушение. Во время выезда. С балкона неизвестный в него выстрелил из пистолета. Пуля попала в живот. А ношением кирасы он пренебрегал. Даже насмехался. Хотя я его уговаривал как мог и не только я. Он считал, что испанцы перестанут уважать своего короля, если тот начнет выезжать к ним в доспехах.
— Господи! За что?! — взмолился Людовик, демонстративно перекрестившись. А потом порывисто перевел взгляд на Дюбуа, спросил: — Это русские?
2
В этой реальности после бунта стрельцов в самом конце 17 века их переформировали. Упразднив как самостоятельное войско, стали использовать этот статус и пакетом привилегий для армейских отставников, выходящих на пенсию в поселение. В качестве личного поощрения за службу.