— Бедный, ты у меня такой впечатлительный, — мама с беспокойством на меня посмотрела и покатила коляску к лифту. — Не переживай, у этого мальчика всё самое лучшее. Врачи следят за его состоянием каждую секунду.
— От-ткуда т-ты з-знаешь?
— Я несколько лет работала у герцогини Трубецкой. Славная женщина. И самое главное — справедливая и щедрая. В то время я была обычной служанкой, но как бы это сказать… Эх, ладно, без лишней скромности! — мама задорно хихикнула. — Я была лучшей служанкой и выполняла обязанности управляющего. Но у Трубецких есть традиция — делать мажордомом членов Рода. Понимаешь, в любом Роду есть эм-м-м-м… бедные ветви.
— Р-разве эт-то спр-рав-ведливо?
— Герцогиня Трубецкая платила мне зарплату управляющего и положила тебя в одну палату со своим сыном. Так что о карьерном росте я решила подумать позже, — мама беспечно пожала плечами. — Ну а потом управляющей сделали сварливую бабу, с которой невозможно было сладить. В это же время герцогиня Львова предложила мне место мажордома в её родовом особняке. Как-то так.
— А ч-что с её с-сыном?
Мама понизила голос до шёпота и наклонилась ко мне:
— Родился мёртвым. Герцогиня больше не может иметь детей.
— М-мёртвым? Н-но он же т-там… — я ткнула пальцем назад.
— Не знаю. Не понимаю в медицинских терминах. Он как бы мёртвый, но тело дышит, — мама погрустнела и взъерошила мои волосы. — Только благодаря её примеру я и не сдалась. Если уж она на что-то надеется, то мне и вовсе стыдно сдаваться. Ты-то у меня хоть мычал иногда, — мама вдруг подобралась и шлёпнула себя ладонью по губам. — Ой дура-то какая! Привыкла с тобой говорить о всякой всячине, что фильтр полностью пропал. Несу какую-то чепуху.
Мы приехали в мою палату. Я перебрался в кровать, накрылся одеялом и притворился, что очень-очень устал. Пусть мама успокоится, заснёт, и я тогда втихаря выберусь в коридор. Послезавтра откроется Преисподняя, а у меня нет ни денег, ни связей. К тому же я не могу раскрыть своё истинное происхождение! Нужно хотя бы раздобыть нормальный телефон с доступом в интернет.
Мне повезло. Маме неожиданно кто-то позвонил. Явно неприятный звонок — она резко встревожилась и вышла из палаты. Через несколько минут она вернулась и сказала:
— Прости, сынок, меня срочно вызвали по работе. Уладить кое-какие… нюансы. Сейчас придёт дедушка, он с тобой посидит.
Она подождала пять минут, нервно поглядывая на часы. Странно. Какая работа? Она же говорила, что Львовы её уволили? Когда дверь отворилась и внутрь вошёл уже знакомый мне дедок-алкоголик, мама вскочила, быстро поцеловала меня в лоб и куда-то умчалась.
— Пшеничка по выбору кормит, а мать-рожь — всех дураков сплошь, — пробормотал дедок, посмотрев ей вслед. Повернувшись ко мне, он немного помялся и буркнул: — Ну ты это, прости дурака за концерт. Водка в голову долбанула. А она такая дама — если перееб… Гм. Если долбанёт по мозгам, то хоть стой, хоть падай. Я твоей матери обещал не пить, но сегодня наша сборная Американскую Республику трахнула. Как же за футбол-то не выпить?
Стоп! В две тысячи сорок третьем году Чемпионат мира по футболу проходил в Российской Империи. И матч за титул чемпиона закончился неожиданно. И это произошло как раз за сутки до открытия Преисподней. То есть… завтра.
— Д-деда, — позвал я, и дедок вопросительно приподнял брови, ковыряя ногтём между зубами. — А т-ты м-можешь с-сделать ставку?
— Ставку? На что? — нахмурился дедок.
— На п-победу к-команды Р-российской Империи.
— Игроман малолетний. Только из комы вышел, а уже про ставки балаболишь. С чего бы мне тебя слушать? Да и денег у меня мало. Заначку откладываю, конечно, да только водка все деньги на ветер пускает. Вот от последней заначки, может, тысяч пять и осталось. Тьфу! Чтоб эту водку! — он сплюнул на пол, но тут же испуганно оглянулся на дверь и растёр плевок туфлёй по полу.
— Д-деда, я б-будущее в-видел. К-когда спал. З-знаю, что н-наши п-победят, — я состроил честные-пречестные глаза. Тут уж пан или пропал. Если дедок мне попался суеверный, то, может, всё и выгорит.
— Будущее? Заливаешь, — дедок с недоверием покачал головой и облизнулся. Его пальцы, пожелтевшие от табака, начали перебирать воздух, словно пересчитывали невидимые купюры.