Дневник, привет. Там дождь снаружи.
Я исповедуюсь тебе:
Сегодня утром обнаружил
Христовы язвы на себе.
Проснулся рано. Жизнь кипела.
Я посмотрел на потолок,
Где возле лампочки сидела
Большая муха, грея бок.
Вот это жизнь! Ешь, спи и сдохни.
Работы нет, печалей нет,
Гляди в варенье не засохни
Да в суп не попади в обед.
Ладони ныли и чесались,
Я посмотрел на них и сник:
На коже розой распускались
Сквозные раны, мой дневник.
В ладонях и на ступнях – дыры,
Под сердцем – память о копье,
А на челе кровят пунктиры,
Где терна было острие.
«Опять отгул», – подумал мрачно,
Любуясь в зеркале на лоб.
Кровь все текла. «Да, однозначно».
Мой шеф меня загонит в гроб.
Стигматы ныли постоянно,
Я кровью выпачкал весь пол,
Хотя все было очень странно,
Я был не удивлен, а зол.
Зол, что испортил кровью кресло,
Что пролил кофе – зол вдвойне.
Звонил мой шеф, орал. Воскресла
Мысль душу сплавить Сатане.
За что я одарен Всевышним
Стигматами? Я Божий Сын?
Или я проклят добрым ближним,
Чтоб истечь кровью молодым?
А, может, Он признал страдальца,
Во мне святого видит Он?
И хочет бедного скитальца
С собою посадить на трон?
Да, верно, я теперь Им избран!
Сулит Эдем за жизнь мою.
Среди людей я был не признан,
Но буду признанным в Раю.
Врач поддала. Кругом обманы!
Не удивилась ведь совсем!
Бинтом перевязала раны,
Сказала: «Больше нет проблем».
Я сел в трамвай, смотрел на тучи,
И думал, как я одинок.
Теперь, когда народ дремучий
Поймет – меня избрал сам Бог,
Не будет равных мне на свете,
Я возвеличусь над толпой.
Промчится новость по планете:
«В России найден был святой!»
Вдруг чья-то длань меня вернула
В трамвай, к холодному окну.
Кондуктор руку протянула
И я все понял. Почему
Спокойно врач тогда стояла,
И я был вовсе не святой.
Рука кондуктора зияла
Незатянувшейся дырой.
Окинув пассажиров взглядом,
Я видел язвы на телах.
Святых полно. Они все рядом.
Проблема в наших лишь очах.
Мы, эгоисты, закрываем
Глаза на беды остальных,
Но все мы душами страдаем
И видим каждый день святых.
А надо жить, боль сердца пряча,
Давая жалости обет.
Стигматы ничего не значат.
«Мужчина, где же ваш билет?»
Тень пересмешника
Кто я такой? Не раб. Не царь.
Я пересмешником зовусь.
Вослед кричат мне: «Злая тварь!»
Но я для злости не гожусь.
Другие мнят меня лжецом,
А я молчу. Зачем им врать?
Я, может, правды был отцом,
Тогда и научился лгать.
Когда возносят к небесам
Меня фанатики святым,
Я их вникаю голосам
И растворяюсь, как дым.
Меня то бьют, то золотят,
То обнимают, то казнят,
То с дикой радостью бездумной
Мне в спину гадости кричат.
Я лишь молчу, я все терплю,
Мне так положено судьбой,
Но я не сдамся им без боя,
Всех их позором заклеймлю.
Я пересмешник. Тени тьма.
Безвреден, терпелив сполна.
И только песнею безумной
Я всех вокруг сведу с ума.
Теперь стало видно то самое донце
Теперь стало видно то самое донце.
Ты поздно ложишься, встаешь раньше солнца,
И вот недосып превращается в друга,
А жизнь все не сходит с привычного круга.
С утра на работу и ночью обратно,
Свободу утратить сумел безвозвратно.
Знакомые лица сменяются маской,
И жизнь, будто холст, залита серой краской.
Но каждую ночь, взглядом встретившись с небом,
Главу посыпаешь не пеплом, а снегом,
Скорбя о потерянной жизни и счастье,
Ты знаешь, весь мир, как и ты, – лишь запчасти.
Тишина
Я смотрю, но не верю собственным бесконечно пустым глазам,
Едкий дым пополам с раскаяньем угрожают моим небесам.
И спасенье – лишь тень за спинами – в платье сером идет во сне,
Я не знал ее, даже имени незнакомка не молвила мне.
Молчаливая леди в сером приложила палец к губам
И сказала мне, усмехнувшись: «Я тебя никому не отдам».
Эта странная дама в платье цвета пыли с дорог Судьбы,
Распахнув мне свои объятья, увлекла далеко от толпы.
И я, робко в глаза ей глядя, что напомнили стали цвет,
Вопросил ее: «Кто вы, леди?» Но молчание было в ответ.
Обернув меня, будто в кокон, платьем серым своим, она
Еле слышно поет мне ухо: «Я – проклятие. Я – Тишина».
Человечество
Не смотри же им в лица. Они, как вода,
Лишь покажут твое отраженье.