Времени оставалось все меньше, последние ночи мы проводили почти без сна, засыпали самое большее на час, чтобы немного восстановить силы. Эрнесто верил в судьбу и с упоением рассуждал на эту тему. «Каждый мужчина, - говорил он, - может встретить в жизни лишь одну женщину, союз с которой будет совершенным; и для каждой женщины существует лишь один мужчина, вместе с которым она становится одним целым». Однако, найти друг друга – удел немногих, очень немногих. Большинство обречены жить с неудовлетворенностью в душе и вечной тоской. «И сколько людей находят друг друга? – звучал его голос в темноте комнаты. – Один случай на десять тысяч, миллион, десять миллионов?» Да, один на десять миллионов. Все остальное – попытки приспособиться, поверхностные, преходящие отношения, они держатся лишь на сходстве характеров, на плотском влечении, или же на безвольной покорности обстоятельствам. И в конце Эрнесто всегда повторял: «Как же нам повезло, правда? Кто знает, почему так случилось? Тайна из тайн…»
В день отъезда, когда мы вышли на перрон маленькой, тихой станции, он обнял меня и прошептал на ухо: «В скольких жизнях мы уже встречались?» «Их столько было…», - ответила я, и залилась слезами. В моей сумочке был спрятан листок с его адресом в Ферраре.
Наверное, не надо рассказывать тебе обо всем, что я передумала за время путешествия – мои мысли были слишком сбивчивыми, противоречивыми. Я понимала, что до возвращения в Триест нужно перевоплотиться. Я то и дело выходила в уборную, чтобы посмотреться в зеркало: взгляд должен был потухнуть, улыбка – сойти с губ; о благотворности отдыха мог говорить лишь румянец на щеках. И отец, и Августо нашли, что я невероятно похорошела. «Я знал, что воды творят чудеса», - повторял без конца отец, а Августо (чего с ним никогда не случалось) принялся за мной ухаживать.
Когда ты впервые полюбишь по-настоящему, ты поймешь, сколько всего странного и порой невероятного может случиться. Пока ты не влюбилась, пока твое сердце свободно, никто из мужчин не удостоит тебя вниманием; но как только тебя занимает один единственный человек, и до всех прочих тебе уже дела нет – тут они начинают волочиться за тобой, ухаживать, расточать комплименты. Так происходит, потому что открываются те самые окна, о которых я упоминала раньше: душа наполняется светом, который передается телу, и наоборот, так что как бы отражаясь во множестве зеркал, одно освещает другое. За короткое время вокруг тебя образуется золотистая и теплая аура, на которую мужчины слетаются, словно мухи на мед. То же случилось и с Августо, а мне - хоть это, может, и покажется тебе странным - не составляло никакого труда быть с ним ласковой. Разумеется, не будь Августо таким наивным, будь в нем хоть капля ревности, он очень скоро понял бы, что именно случилось. Впервые за все то время, что мы были женаты, я была благодарна судьбе за этих жутких насекомых.
Думала ли я об Эрнесто? Разумеется, я только это и делала. Хотя «думала» - неверное слово. Я не просто думала, я жила для него, он жил во мне – в каждом движении, в каждой мысли мы были единым целым. Расставаясь, мы условились, что первой напишу я: мне для начала нужно было договориться с подругой, которой я могла доверять, и тогда он смог бы писать на ее адрес. Я отправила первое письмо в конце октября, накануне Дня всех святых. Потом наступили дни мучительного ожидания, самое ужасное время за всю историю наших отношений. Какой бы огромной ни была твоя любовь, в разлуке тебя одолеют сомнения. По утрам я просыпалась до рассвета и тихо лежала в темноте рядом с Августо, только в те минуты я могла не прятать своих чувств. Я вновь и вновь вспоминала те три недели. А если, спрашивала я себя, если Эрнесто всего лишь курортный казанова, который от скуки развлекался с приезжими барышнями? Проходили дни, а письма все не было, и мои подозрения перерастали в уверенность. Ну, хорошо, говорила я себе, даже если все закончилось так, даже если я повела себя как самая наивная дурочка, все равно я ни о чем не жалею: я могла бы дожить до старости и умереть, так и не узнав, что может испытать женщина. Понимаешь, я заранее пыталась защититься, как-то смягчить удар.
Мне было так плохо, что это заметили и отец и Августо: я срывалась по пустякам, едва кто-то из них входил в комнату, я тут же выходила – мне хотелось побыть одной. Я снова и снова вспоминала те дни, что мы провели вместе, перебирала в памяти каждую мелочь в поисках доказательства, которое неопровержимо говорило бы о том, что Эрнесто меня обманывал – или наоборот. Сколько длилась эта пытка? Полтора месяца, почти два. За неделю до Рождества на адрес моей подруги-посредницы, наконец, пришло письмо - пять страниц, исписанных крупным почерком.