Волосы от осознания полноты всей новости встали дыбом. Невольно поежилась. Руки задрожали в лихорадке.
Шаг ближе — попытался обнять, оттолкнула.
Нельзя — не сейчас, иначе… иначе уже не совладаю с собой.
— И что будет? Когда вернешься?
— Ну, на год, по идее…
— А почему раньше не звали? А теперь вдруг…
— Успокойся, — коснулся моей щеки, стирая слезы — даже не заметила, как те потекли.
— Нет, нет, — лихорадочно я замотала головой. — Не теперь. Только не теперь. Почему, Илья? Почему, едва я пустила тебя в свою жизнь опять, тебя снова отбирают? Да еще так… Там же… Ты же…
— Успокойся.
— Ну, что успокойся? Да не трогай ты меня! — резво вырываюсь, ору, отталкиваю его. — Как тут можно успокоиться? Боже мой, — не выдержала, писк невольно вырвался из моей груди.
И где мой батя теперь? Теперь, когда так нужен, чтобы исправить все неправильное? Пусть еще раз изобьет меня, до боли, до синяков, до рыданий — но не отбирают его. Только не так. Только не в это смутное время.
— Выслушай меня.
— Что? — невольно подаюсь, едва ужас перестал сжимать мой мозг.
— У меня есть знакомые. Они нам помогут.
— В смысле?
— Выходи за меня. Я, конечно, сейчас так, без кольца, но все же. Выходи за меня замуж — и, если меня, все-таки отправят в горячую точку, и если что случится…
— ЗАТКНИСЬ! — завизжала я от ужаса.
Пытается обнять меня — отбиваюсь, но он оказывается сильнее. Прижимает к себе, шепчет на ухо.
— Если со мной что-то случится, то вам помогут. Уже будет проще. Пожалуйста, не гони меня. Прошу.
— Нет.
— Уля. Это — не шутки. Очнись. И не игра. Хватит бодаться! Уже завтра нас распишут. Соглашайся!
— Нет.
— Ну, Уля…
— Нет. Нет, Илья, — замотала, закачала я головой. — Я уже была замужем. И видала ту сказку. Хватит с меня — больше не ведусь на красивое слово и бесплатные розовые очки на первые месяцы. Хватит. А уж тем более с тем раскладом, который ты предлагаешь. Не брак, а сделка какая-то… Нет, Илья. Нет, и не проси.
Прожевал эмоции. Отпустил, шаг назад.
— Вот так, да? Сколько не старайся — никогда тебе не угожу.
— Дурак ты, — ступаю к нему ближе, силой притянула к себе, обняла. — Это я — всегда была гадким утенком, который не заслуживает ни твоей любви, ни веры. Но ты, словно глухой и слепой, все равно идешь за мной.
— Выходи за меня, Уля…, — уже более сдержано, тихо прошептал. — Ну, Улька-пулька… стреляющая и попадающая точно в сердце… Хватит мучить меня.
Сердце невольно сжалось от старых воспоминаний. Криво улыбаюсь сквозь слезы…
— Вернись. Живой вернись — и я выйду за тебя. Обещаю, дождусь. Обязательно дождусь, только вернись… Умоляю…
Молчит.
Испуганно поднимаю взгляд: глаза наши встретились.
Улыбается.
— Но потом не отвертишься.
Отчаянно рассмеялась, давясь истерикой.
Закачала головой.
— Дурак ты…
Глава 12
По встречной
Это был жуткий год. Самый жуткий, который мне когда-либо пришлось пережить.
И если, по началу, еще был шанс на спасение — то дальше… все было только черно и темно.
Письма от него ждала, как нечто святое и безумно трогательное.
Не одну ночь перечитывала… строку за строкой, листок за листком, письмо за письмом. И не было возможности увидеться, обнять, расцеловать…
Этот год казался… вечным. И незыблемым.
Почему всё так? И что будет дальше?
Мама поддерживала, как могла. Со временем и… Гоша перестал меня терзать вопросами об Илье.
Я с ума сходила — но еще держалась.
От весточки к весточки жила, с замиранием сердца.
Как так можно? Едва обрести… и снова потерять. Потерять…
Возможно, на время, а возможно…
И снова свернуться в клубок, обнять конверты — и лить слезы, лить…
А вот и пищит уже будильник.
Заварить кофе. Залить горе.
Собрать малого в школу — и идти…. идти, словно труп с живым телом, но мертвой душой, на работу. Пустой оболочкой — вся я там, далеко, рядом с ним. Рядом с моим Захарченком…
— Мам, мам! Письмо пришло! Мам! От дяди Ильи? Да?
Улыбаюсь, улыбаюсь как дурочка, меряя взглядом каждую его буковку. Еще миг, глубокий вдох — и живо открыть конверт, достать листок и развернуть — пробежать глазами по строчкам.
Задерживают, просит не переживать…
Мама моя, бабушка, все еще удерживала непослушного Гошу. Взбудораженный, он ждал приезда Ильи не меньше моего.
С каждым тактом колес поезда — отбивался ритм моего сердца. Вот-вот — и оно вместе с ним замрет.
Глубокие, надрывистые вдохи — прогоняя, подавляя волнения, дрожь и крик.
Еще немного — и замер, стукнув, ляскнув дюжей грудой металла друг об друга, паровоз.
Зашевелилась, ожила толпа — мигом встречающие кинулись к вагонам, облепили входы оных со всех сторон, невольно не давая даже спокойно раскрыть дверь.
Еще минуты — тягучие, волнительные, пока солдаты, вояки выскакивали наружу, порой, даже не дожидаясь, пока откроют, опустят лестницу.
Один, второй, третий…
Не было моего Ильи… Просто, не было.
И с каждым таким промахом — замирало мое сердце в ужасе.
Может, вагон перепутала. Пройтись вдоль пирона. Слезы навернулись на глаза. Страх сковал душу.
Ну, не может же такое быть. Ну, пожалуйста, Господи.
Только не его, только не моих мальчиков. Пусть они всегда будут рядом со мной — мой Гоша и Илья. Пожалуйста…
— МАМА! МАМА! — послышалось пронзительное за моей спиной. Узнала голос. Резко обернулась.
А Гоша уже мой прыгал, дергался от радости на руках… у моего Захарченко.
Заревела, запищала от переизбытка чувств — и живо кинулась вперед.
Только и успел мой Илья выпустить малого из хватки — в момент кинулась ему на шею, дико отчаянно завыла на всю глотку.
Жадные, больные поцелуи куда попаду: глаза, щеки, губы, шея.
Мой, мой! Родной, ЖИВОЙ!
ЖИВОЙ, и здесь, он рядом…
Вторит нежностью: силой прижимает к себе, осыпает градом поцелуев, нет-нет да заглядывает в лицо, словно не веря… не веря всё еще — что это я.
И вдруг отстранил насильно.
Обмерла в непонимании.
Живо нырнул в карман — и достал оттуда что-то маленькое и круглое.
«Кольцо» — не могла поверить своим глазам.
— Оно, конечно, простенькое… серебренное, но я потом исправлюсь. Это так…
Молчу, не моргая.
— Ты обещала, — неловко, смущенно улыбнулся, шмыгнув носом от растопленных чувств.
Рассмеялась я невольно.
— И не забыл же…
Тягучая тишина. Пристальный взгляд: глаза в глаза.
— Я этим только и жил.
Улыбка тотчас моя растаяла, осознавая полноту смысла сказанного.
Неуверенно протянула дрожащую руку вперед.
— Надеюсь, я тебя не разочарую.
Ухмыльнулся.
Схватил мою ладонь в свою, точное движение — и надел на палец кольцо. Вмиг притянул к себе — и впился жадным, больным, победным поцелуем.
Через месяц я стала его женой, а еще через несколько — окончательно завершился процесс по усыновлению. Получив новое свидетельство о рождении Гоши, мы, наконец-то, стали одной большой, любящей семьей Захарченко.
А через год — я родила нам… еще одного мальчика, и назвали его… Владислав.
