Очередной взрыв отправил Моррана в недолгий полет и он, не удержавшись на ослабших ногах, рухнул. После таких ударов у него должна быть отбита вся требуха и переломаны ребра, так что он вряд ли сможет продолжать бой. Принц уже хотел было встать и уйти, как заметил, что лежащий на песке боец встает.
- Тварь. Ничтожная тварь. Я вскрою тебя как консервную банку и сожру твои потроха. - голос Моррана был холодным и полным ненависти, в нем явственно слышалась угроза и презрение. Принц замер.
*************************************************************
Я вгляделся в латный доспех этого ублюдка, ища его слабые места, и я их нашел. Смотровые щели шлема, были настолько узкими, что воин мог не опасаться шальной стрелы, но повредить глазам можно и без стали. Я рванулся навстречу занесшему над головой молот Антонию, и когда между нами было не больше двух шагов, швырнул горсть песка в его шлем. Воин, не ожидавший от меня такой подлости, замешкался и вместо сокрушительного удара, махнул молотом вбок, будто бы отгоняя муху. Я, не теряя развитого успеха, швырнул в его поганую рожу еще одну горсть песка, как только он прекратил мотать головой из стороны в сторону. В этот раз он почти успел прикрыться щитом, но меня это мало волновало, я успел подхватить валявшуюся секиру. От рукоятки остался лишь огрызок, полметра длинной, но и этого мне было достаточно.
Антоний все еще стоял на месте, бешено мотая головой, пытаясь как можно скорее проморгаться от попавшего в глаза песка. Этот кусок дерьма еще не понимал, что уже мертв. Не смотря на свое состояние, он все же заметил меня и даже попытался поднять молот, но я был намного быстрее.
От быстрого и мощного удара обухом, шлем Антония глухо зазвенел подобно старому нечищеному колоколу. Он попытался ударить меня зажатым в правой руке щитом, но я ушел от столкновения и ударил по шлему снова, сильнее прежнего.
Антоний завыл и попытался стянуть с головы колокол, в который я превратил его шлем. Звуковая волна в замкнутом пространстве может натворить страшных дел, вплоть до кровоизлияния в мозг. Антоний же отделался, судя по некоторому пошатыванию, лишь дезориентацию, но для него же хуже. В попытках снять шлем, он выронил щит и молот, сильно ему мешавшие. Я позволил первому упасть на желтый горячий песок, а вот рукоятка второго удобно уместилась в моих ладонях. Мощный замах и не менее сильный удар обрушился на все еще защищенную шлемом голову Антония. От мощного удара и последовавшего за ним взрыва, голова воина разорвалась на куски, из прорезей шлема брызнули алые капли, а затем потекла такого же цвета юшка. Мир начал двигаться с нормальной скоростью и я увидел как уже мертвое тело гладиатора, будто в кино, вначале упало на колени, простояло так пару секунд, а затем рухнуло мне под ноги, подняв небольшое облачко пыли. Вот только в фильмах не показывали нервные трепыхания конечностей, оставшихся без управления мозга, и не передавали они вонь, от высвободившегося содержимого кишечника.
Трибуны представляли собой живое и орущее море, составленное из человеческих тел. Я видел их всех, опьяненных от вида пролитой крови и демонстрации жестокости, они орали, плевались и дрались, некоторые даже совокуплялись подобно бродячим собакам. Мерзость. Сейчас я был центром их крохотной вселенной, я чувствовал их желания, разлитые вязкой патокой по всей Арене, чувствовал вонь их пропотевших тел, знал чего они хотят больше всего на свете.
- Вам это нравится, тупое стадо?- взревел я, обводя свободной рукой пространство вокруг себя, - Вы хотите еще больше крови? Я дам вам ее! - но они меня не слышали.
ГЛАВА 12
Бой с Антонием дался мне тяжелее чем я себе представлял. Мое тело было покрыто темными синяками и многочисленными царапинами, не говоря уже о сломанных ребрах и, как мне казалось, отбитых потрохов. Я отключился на Арене, не успев закончить свою пламенную речь, обращенную к беснующейся в экстазе толпе зрителей, и очнулся уже в камере, скованный. Над моей помятой тушей стоял сухой долговязый старик в белом балахоне. Он протянул ко мне руки, излучающие мягкий молочно-белый свет, согревающий тело, и вгоняющий разум в тихую дремоту. Старик простоял так минут десять, после чего удовлетворенно хмыкнул, и не сказав ни слова вышел из камеры, оставив меня в сладкой полудреме.
Я не знаю сколько времени я лежал без сознания, но когда проснулся, то первым что я почувствовал, был дикий голод. Я был готов сожрать что угодно лишь бы утолить его, думаю, что предложи мне кто ни будь кусок сырого человеческого мяса, то я бы вряд ли отказался.