Бланка слушала, пытаясь вникнуть в смысл его слов, но ничего не могла понять: «Наверное, я схожу с ума от радости!..»
— Почему ты не ешь? Поешь же! Ты останешься здесь? — Она осмотрелась: где же устроить гостя?
— У меня только один диван... Но я смогу спать и в кресле...
— Глупая!.. — Он притянул девушку к себе: — Разве имеет значение что-нибудь, кроме нашей любви?
Она решилась. Достала из шкафа постель. Одну подушку, вторую. Руки ее сделались непослушными, ватными.
Конрад снял с пальца перстень. Подошел к ней. Надел перстень на ее холодный дрожащий палец:
— Перед богом и всем светом!..
Обнял и поцеловал в губы. Далеко за домом, в городе, куранты начали бить полночь.
11
Обрагон прислушался к бою курантов:
— Полночь... — Снова перевел взгляд на Хосе: — Ну и что дальше?
— Мальчишка сразу ее узнал. Сказал мне. Я — за нею. А она — прямо к тому дому на бульваре Пасео. Я ее и... Догнал и...
— И опять поторопился, — досадливо оборвал Васкеса капитан. — Немедленно возвращайся к дому Сальгадо. Проверь, у нее ли еще шофер Мануэль. А эту пусть введут.
Хосе вытянулся:
— Слушаюсь, капитан! — Круто повернулся, вышел.
Тотчас боец ввел в кабинет Мерильду. Женщина остановилась посреди комнаты. На ее лице застыло смешанное выражение удивления и брезгливости.
— Прошу, — показал на кресло Обрагон.
Она вскинула голову:
— Бывала здесь...
Подошла не к тому креслу, на которое показал капитан, а к другому, низкому, в углу, под торшером:
— Разрешите? Мое любимое.
Села. Закинула нога на ногу, достала сигареты, закурила.
«Снова — кто кого... — подумал Обрагон. — Эта штучка будет выкручиваться. Гонор, ненависть — и страх». Он положил перед собой стопку чистых листов бумаги, начал писать: «Мерильда Антонио де ла Перес...» Поднял голову:
— Возраст?
Женщина не торопясь затянулась сигаретой. Оттопырила губы, выпустила струю дыма:
— Вы плохо воспитаны. У дамы возраст не спрашивают.
«И она еще преподает мне уроки хорошего тона!..» Капитана начало это забавлять.
— К сожалению, на этот раз вы не на рауте, а на допросе у следователя, — насмешливо сказал он. И резко, тоном приказа, повторил: — Возраст?
— Двадцать семь, — передернула плечами Мерильда. — Хотя все давали не больше двадцати.
— Вас окружали лгуны. Место рождения?
— Мое — Гавана. — Она сделала паузу, — Моих предков — Мадрид.
«Вот как?.. Земляки... Это твои родичи стреляли нам в спину, а потом распинали на крестах... Впрочем, и здесь они занимались тем же самым. Родовая профессия...»
— Замужем?
— Вдова. С вашей помощью.
«Да, можно было и не спрашивать. Луис де ла Перес, жандармский генерал, садист, зверь «Ла Кабаньи», Сколько наших замучил он в тех склепах...»
— Прошлой ночью вас предупредили, чтобы вы не покидали своего дома. Но вы предпочли скрыться. Почему?
Мерильда снова глубоко затянулась. Он терпеливо ждал.
— Хорошенькое предупреждение! Этот хлыщ сразу стал меня лапать и тыкать в нос пистолет!
«Васкес? Вот как!.. Ну, милый...»
— Почему вы решили покинуть родину?
Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением?
— Оставаться? Зачем? Что связывает меня с этим городом? Ни семьи, ни друзей, ни дома... — Она усмехнулась: — А завтра вы еще захотите послать меня на рубку сахарного тростника.
— Да, это будет ужасно. Скажите: хоть однажды за всю свою жизнь вы сделали что-нибудь полезное для людей?
— Как же! — повела рукой женщина. — Я постоянно давала работу моим портнихам. И пожалуйста, не читайте мне лекции по политэкономии.
«Конечно, вряд ли стоит рассказывать тебе о том, сколько людей должны были подыхать с голоду, чтобы ты могла давать работу портнихам».
— Я вообще не способна к учению — в колледжах у меня всегда были неуды, — продолжала она. — И я терпеть не могу политики. Политики вот так хватило моему мужу!
Мерильда провела ребром ладони по горлу.
«Что ж, если учение дается тебе так тяжко, не буду. Да и бесполезно. И почему уносишь ноги в Штаты, тоже не требует разъяснений: будешь обедать без карточек, по утрам принимать молочные ванны, а у нас не хватает молока детворе...»
— Кто из ваших родственников находится в Штатах?