— Это, Павел Петрович, дела наркомземовские, — уверенно сказал Зеленский. — Их земля — их урожаи.
— А мы землю делить не будем, и наши дела делить не станем. Они все наши. И на селе и в городе. — Постышев даже повысил голос. Событие редкое, выдержку секретаря окружкома секретари райкомов хорошо знали. — Все, что для человека, — все дело наше. А земля для человека, для тех, кто в городе живет, на заводе работает. Это не только умом понимать нужно — сердцем чувствовать. Без обводнения степей мы долго еще на одном месте толкаться будем с урожайностью. Тут еще межи мешают развернуться, раскроили землю на лоскуты. Воду через межи не пустишь, сделать бы поля коллективными.
— За чем остановка? — сказал Кивгала. — Съезд принял решение, бедняки за колхозы. Профессор Соколовский выступал, доказывал: без колхозов село вперед не двинешь.
— Остановка за нами. Для колхозов нужен трактор, без трактора колхоз будет лишь одними пожеланиями, безлошадные колхозы разбегутся после первой посевной кампании.
Директор завода «Серп и молот» провел неожиданных гостей в цех конвейерной сборки борон.
Постышев после того, как начальник цеха стал показывать операции сборки, отвел в сторону Соловьева.
— Слушай, Соловьев, не пора ли начать разработку новой молотилки?
— Павел Петрович, этой довольны крестьяне. Золотую медаль на выставке в Анкаре получила.
— Хороша сегодня, плоха будет завтра, — усаживаясь на выбитую опоку и раскуривая папиросу, сказал Постышев.
— Выходит, молотилка для нашего завтра не годится? — насторожился Соловьев.
— Сейчас она делает девятьсот оборотов. Для единоличного сельского хозяйства эта молотилка — клад. Ее для уборки нескольких десятин хватит. А нам нужно будет обмолачивать в коллективных хозяйствах сотни, если не тысячи, гектаров. На заводе над такой молотилкой, которая бы имела производительность на двадцать — двадцать пять процентов больше, кто-нибудь думает? Есть конструкторы кто смог бы построить молотилку с машинным приводом?
— Есть молодой народ, без опыта.
— Так и не было на заводе конструктора с большим размахом?
— Был. По его эскизам и эту разработали. Карпенко некий.
— Умер?
— Для завода умер. После революции где-то на других заводах работал.
— С родимым пятном? — улыбнулся Постышев.
— На тачке его с завода вывезли за штрейкбрехерство.
— За штрейкбрехерство на тачке? Наверное, после этой поездки у него мозги проветрились. Ты, Соловьев, разыщи его и с ним загляни ко мне. А сейчас пойдем посмотрим, как работают автоматические литейные машины. Штейн там, в цеху? — спросил Постышев Соловьева. — Вот он расскажет, как они автоматизировали цех, сколько это стоило, какая выгода от этого получается. А пока мы до цеха дойдем, я вам одну историю расскажу, мне ее Валерий Иванович Межлаук передал. Оказывается, Феликс Эдмундович Дзержинский в 1922 году составил памятную записку об автоматизации советских машиностроительных заводов.
— Механизации, — поправил Зеленский, — оговорился ты, Павел Петрович.
— Я тоже так подумал, когда мне Валерий Иванович рассказывал о записке Дзержинского, что он оговорился, но записка-то все-таки об автоматизации, и на днях мне ее Межлаук переслал. Машинописную копию. Дзержинский прямо требовал от инженеров создавать машины, которые сами бы управляли процессом, автоматически. На социалистических заводах должна быть поточная техника. Без нее мы к коммунистическому производству не придем. В чьих-то воспоминаниях я читал, как Толстой увидел однажды, как рабочие бьют гранит для мостовой. Остановился и говорит своему спутнику: «Машины для набивки папирос изобрели, а машины для того, чтобы облегчить труд каменотесов, нет». Очень меткое замечание писателя. Ну, это, так сказать, отступление, а приехали мы сюда затем, чтобы в Краснозаводском районе и у товарища Кивгала начали работать над проектами конвейеризации и автоматизации цехов с серийным производством.
1928 год, июнь
Шестьсот рабочих Харькова выехали сегодня на Днепрострой. Экскурсию организовала газета «Харьковский пролетарий». Постышев, беседуя с экскурсантами, сказал:
— Это не просто экскурсия. Вы — агитаторы, ваши рассказы больше, чем лекции штатных пропагандистов.
Это уже вторая массовая экскурсия. На Днепрострое уже побывало семьсот крестьян.
В восемь часов вечера в Харькове было объявлено осадное положение. В рабочих районах под ружье встали дивизии. Я был в штабе полка, которым командовал Владимиров, токарь ХПЗ. Под утро в штаб полка приехал член Военного Совета обороняющегося Харькова Постышев вместе с командующим войсками Украины Якиром.
— А ведь Владимиров командовал полком в дивизии, где я был начальником, — сообщил Якир Постышеву.
— Теперь мы из него будем готовить командира полка металлистов. Хватит токаревать! — сказал Постышев. — Нужно отправляться на учебу. Скоро в директорах нехватка будет. В одном Харькове пять заводов должны строить.
Июль
Весть о том, что на Украине начинает работать Станислав Викентьевич Косиор, обрадовала многих на заводах Харькова. Старые рабочие помнят его как организатора маевок, забастовок, стачек.
Косиор хорошо знает Донбасс и металлопромышленность.
Генеральным секретарем Центрального Комитета партии Украины избран Косиор.
Кагановича проводили в Москву без сожаления. Партийные работники Харькова хорошо знают, что генеральный секретарь ЦК КП (б) У пытался решать все вопросы единолично и добился того, что из состава Политбюро ЦК партии Украины вывели боевых авторитетных коммунистов — Радченко, Киркижа, Клименко. Дошло до того, что Затонский и Чубарь поставили вопрос о переводе их с Украины.
13
— Вот и отыскался след Тарасов, Павел Петрович, — конструктора Карпенко, — сказал директор «Серпа и молота» Соловьев, входя в кабинет Постышева с пожилым, но еще крепким, высоким украинцем.
Карпенко остановился выжидательно у двери. Он словно что-то взвешивал перед тем, как сделать еще один шаг по комнате.
— Проходите, товарищ Карпенко, — выходя из-за стола и протягивая руку конструктору, сказал Постышев с той деловой строгостью, которая располагает больше, нежели формальная приветливость.
— Простите, куда это разрешите положить? — сорвавшимся от волнения голосом произнес Карпенко, пожимая руку Постышева и крепко держа левой рукой большую папку.
— Чертежи?.. Вот здесь мы «душу инженера» и положим, — взял папку из рук Карпенко Постышев. — А ты убеждал меня, — обратился он к Соловьеву, — что товарищ Карпенко отошел от сельхозмашиностроения. Настоящий инженер со своим делом не может расстаться. Я видел, как в тюрьме люди на бересте набрасывали эскизы.
— Я прошу выслушать меня, Павел Петрович, — сказал Карпенко. — Перед тем как пойти к вам, я собирался письмо написать о том… как тогда… во время забастовки все получилось.
— Экую старину ворошить! Было — быльем поросло! — Постышев сел за небольшой стол у стены и пригласил рядом с собой Карпенко. — Простите за прямой вопрос: что задержало вас в Харькове? Могли же вы уехать из города… Разные пути тогда были открыты в разные страны.
— Одно задержало, — и Карпенко приложил руку к груди, — не мог от родной земли его оторвать. Были у меня грехи…
— Без нужды каяться, без числа согрешить, говорят мои земляки. Поделитесь-ка лучше, над чем работаете?
Карпенко раскрыл папку, стал показывать эскизы, наброски, расчеты новых плугов, борон, других сельскохозяйственных орудий.
— А над машиной с тракторным приводом вы не раздумывали? — спросил Постышев.
— Волновала меня такая идея, — горячо сказал Карпенко. — Был я еще студентом, предлагал конструкцию молотилки на шестьсот оборотов. Для экономии. Но только с приводом от локомобиля. От моего проекта отказались — все ведь привозили из-за границы. У нас собирали лишь нехитрые машины.