2
Шофер единственной легковой машины окружкомовского гаража Гордей Федорович был сбит с толку и встревожен: новый секретарь совсем не нуждался в его «фиате». За две недели только несколько выездов в ЦК и Совнарком. А в остальные дни Гордей Федорович коротал время в дежурке или в гараже. Изредка к концу рабочего дня его вызывал помощник секретаря и приказывал заехать утром за секретарем окружкома на один из заводов часам к девяти.
— А туда он как поедет? Может, ему машину из ЦК подают? — ревниво допытывался шофер.
— Туда вечером поедет автобусом из дому, — пояснял помощник, — там заночует, будет знакомиться с ночной сменой.
Помощник был сам немало озадачен тем, что новый секретарь выезжает на заводы один, без него, без сотрудников окружкома и никому не дает поручений.
После разговора с заведующим оргинструкторским отделом, спросившим, какие будут поручения, когда он выезжал в район, у работников окружкома отпала охота обращаться к секретарю с этим привычным вопросом.
— Поручение вам подскажет сама жизнь, — сказал Постышев. — Приезжать к людям с готовыми, значит жизнь под шаблон подгонять. Встречайтесь с людьми, узнавайте, что их волнует, что озадачивает, что они от нас, от партийных работников, ждут и требуют. У нас есть одно поручение партии, непреходящее, — разъяснять людям, что такое партия, почему она нужна, к чему она народ ведет.
— Нужно другого шофера искать, — как-то сказал Гордей Федорович помощнику секретаря окружкома, — не нравлюсь я, видать, товарищу Постышеву.
— Если бы нужно было заменить шофера, он сказал бы, — говорил я ему, что вы от скуки изнываете. Улыбнулся: «Мы еще с ним поколесим по Харьковщине. Дайте мне только в заводские будни по макушку залезть».
— Я сам с ним поговорю, — решительно сказал шофер. — Как только вызовет, так и поговорю, случай нужен — в дальнюю поездку отправиться.
Случай, как нарочно, не подвертывался. А через несколько дней Гордей Федорович, возвращаясь вечером с женой из кино, увидел на задней площадке трамвая Постышева. Он стоял, окруженный рабочими.
— Ну, все секретари ездили на заводы, — недовольно сказал Гордей Федорович жене. — Так те скажут: «Езжай домой, товарищ Перепелицын, тогда-то заедешь за мной». А этот то на трамвае, то на автобусе. Что за человек?.. Завтра прямо пойду к нему. Если я не нравлюсь, пусть берут другого шофера!
Но утром только Гордей Федорович собрался идти к секретарю окружкома, как позвонил сам Постышев: «Готовьте машину, товарищ Перепелицын, так, чтоб хватило на ездку километров в триста. Проедем в Буды. Ездили? Дорогу знаете? Я сейчас на паровозостроительном — сюда приезжайте».
С паровозостроительного Постышев выехал вместе с директором завода Струковым и начальником тракторного цеха Брускиным.
— Застоялся наш «фиат», товарищ Постышев, — сказал Гордей Федорович.
— И шофер заскучал, — понимающе сказал Постышев. — Значит, настоящий шофер! Только торопитесь вы. Еще наездимся. Я ведь только начинаю с городом и людьми знакомиться… А по-настоящему из окна машины не познакомишься. Нужно каждый камень мостовой своими ногами прощупать.
— Так можно машину вызвать, — не без укоризны вставил Гордей Федорович. — Вы б мостовую щупали, а я следом ехал.
— С городом знакомиться — нужно везде побывать, — продолжал Постышев, — и в трамвае, и в клубе, и в цехах, и в столовых, и в магазинах.
Машина проскочила мимо небольшого ларька частника. Владелец его наливал тузлук в бочки селедок.
— Видишь, директор, — сказал Постышев Струкову, — как сельди хранит частник, тузлуком заливает. А в наших рабкооповских магазинах у тебя на паровозостроительном они как ржавые гвозди.
— Это дело Гитиса, — сказал директор, — у него в Харьковском рабкоопе управление побольше, чем в Совнаркоме. Мне, что ли, тузлук варить, селедки заливать?
— Это наше дело — и твое и мое… Вы, товарищ Перепелицын, у кого сельди покупаете?
— У частника, — сказал Гордей Федорович. — Переплатишь, так не выбросишь ни одной, не то что в рабкоопе. А про овощи и говорить нечего.
Машина миновала Народный дом.
— Часто бываешь в нем? — спросил Постышев Струкова.
— Почти каждый месяц, — настороженно ответил тот.
— На пленумах райпарткома и райисполкома, — улыбнулся Постышев. — Спектакль гэзовского театра видел? Молодцы латыши! Настоящий театр! Профессионалам не уступят. В какой клуб паровозостроители ходят? В какие театры?
— Кто в город, кто в Нардом ГЭЗа, — ответил Брускин. — У нас к театру равнодушны.
— Ну, если директор театра не любит, — сказал Постышев, — кто же к нему любовь прививать будет.
— Это вы напрасно, Павел Петрович, — обидчиво протянул Струков, — я ни одной премьеры не пропускаю.
Постышев: А что бы директору с собой коллектив не пригласить на премьеру?.. Кстати, сколько такой Нардом обойдется?
Струков: Наверное, тысяч триста.
Постышев: Только сто тысяч. Потому что строили его сами гэзовцы.
Постышев стал рассказывать о постройке Нардома так, как будто он жил в Харькове в том тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда из Риги эвакуировался завод Всеобщей электрической компании, ныне Государственный электрозавод (ГЭЗ).
— Латышские металлисты с собой большую культуру привезли. А мы ленимся ее перенимать, — раздумывал вслух Постышев. — И на производстве культура. Вы видели, как у них за оборудованием ухаживают, как станки смазывают, как инструмент хранят?
Гордей Федорович вслушивался в слова Постышева, и испарялась обида на нового секретаря окружкома. Становилось понятно, почему целые дни, а порою и вечера проводит он на заводах, ездит на трамваях и автобусах, пешком обследует улицу за улицей. Вот Киркиж, прежний секретарь, сам с ГЭЗа, человек тоже боевой, энергичный, старавшийся наладить и торговлю, и работу заводов, и клубы сделать образцовыми, как-то не замечал, что директоров мало интересует быт людей, их отдых. А Постышев не успел обжиться, уже увидел, как торгует частник и как кооператив, узнал, как латыши построили клуб, здорово Струкову «залил под кожу сала» с приглашением коллектива на премьеру. «Новую борозду ведет, — думал Гордей Федорович, — глубоко в пласт входит… С таким человеком поездить интересно».
— А вы, товарищ Брускин, бывали на ГЭЗе? — продолжал расспрашивать Постышев.
— Был как-то, — ответил Брускин. — Мы другого направления машиностроители.
— Следует бывать почаще на других предприятиях, — посоветовал Постышев. — Знаешь, что Соловьев у себя начинает? — спросил он директора.
— Что ему затевать? «Серп и молот» не завод — сборочные сараи. Собирать бороны «зиг-заг» большой премудрости не надо.
— Посмотрим, как ты к нему на выучку пойдешь, — улыбнулся, глядя на директора, Постышев.
— Какую он Америку открыл, что мы на выучку пойдем? — удивился Струков.
— Это узнаешь. Твои же металлисты сообщат. Скажи другое: из Изюма тебе ничего не писали насчет ваших тракторов?
— Как будто ничего, товарищ Брускин? — обеспокоенно спросил Струков начальника цеха.
— Цех не получал рекламаций. — Брускин перевел взгляд со Струкова на Постышева.
— Значит, если рекламаций не было, можно жить спокойно? — произнес Постышев. — Сильны! А как работает ваш трактор по сравнению с «фордзоном», «Катерпиллером», это вас не интересует? Почему на «фордзоны» заявки, а ваши приходится навязывать?
— Павел Петрович, все равно наш цех на ладан дышит, собираются закрывать, — заметил Брускин.
— Когда бог захотел человека обидеть, он ему ума не дал, — с задором произнес Постышев. — Господин Чемберлен хочет советскую власть закрыть. Кому-то из госплановских чиновников хочется цех закрыть. А нам нужно другое — либо паровозостроительный на производство тракторов переводить, либо тракторный завод строить. Без этого мы в сельском хозяйстве от кулака будем зависеть. А кулак нам далеко не друг…