Радовало то, что в заводских районах крепостями были партийные ячейки. Они отбивали атаки националистов, оппозиционеров. «Но мало еще сил, нужно пополнять ряды бойцов. Звать людей в партию. Именно звать — открывать перед ними призвание быть ленинцами».
Постышев перелистывал записную книжку. Был в ней раздел с цифрами численности парторганизаций на предприятиях. Как командарм, готовясь к наступлению, мысленно проверял достоинства командиров. Выход был только один — увеличивать боевые единицы и выдвигать людей на руководство учреждениями, цехами, участками. Развязывать им крылья для полета. Выдвигать тех, кто умеет чувствовать новое, прокладывать ему путь, сделать выдвиженчество большим политическим актом, чтоб те, кто выдвигает, и те, кого выдвигают, чувствовали ответственность и дорожили доверием. Добиться того, чтобы работу кандидата проверял коллектив.
В эти минуты Постышев проверял себя: «Много ли ты успел узнать людей?» Мысленно проходил он по предприятиям, цехам. Нужно, как Варенцова, «Отец» — Афанасьев, Фрунзе, сплачивать соратников, приближать к партии сознательных рабочих, поручать им организационную, пропагандистскую работу. Самое великое в мире искусство — познавать людей, вести их за собой, убеждать в том, чему сам безраздельно веришь.
В кабинет вошел заместитель Постышева Марченко с полосами газет.
— Опять залп по оппозиции? — Постышев взглядом показал на газетные оттиски, которые держал Марченко в руках.
— Третий, последний, — садясь у окна, сказал Марченко.
— Хорошо бы последний! Не унимаются они после нашей газетной картечи. Прячутся на время в кусты, отсиживаются. Хочешь, чтоб я прочитал? — спросил Постышев, перебирая гранки, положенные на стол. — Я завтра в газете прочту. Литературы хватает. — Он положил широкую, узловатую руку на папки бумаг, разложенные стопками на огромном, как бильярдный, столе.
— Я по другому поводу. Прислали полосу с отчетом о пленуме окружкома партии, была на ней речь Коцюбинского. Сняли! Спрашиваю главного: «Почему?» Говорит: «Что же нам троцкистские взгляды пропагандировать». У меня было одно место, что харьковские троцкисты хотят поссорить нового секретаря окружкома с партийной организацией. Тоже вымарали.
— Это черт с ними — насчет секретаря! Партийная организация разберется, — хмуро произнес Постышев. — Она сплетням не поверит. А то, что эти раскольники пытаются рабочий класс поссорить с партией, серьезней. Вот на Тиняковку и на кондитерскую фабрику пробрались, дезориентировали людей, втянули в свою клику: мол, «мы все вскрываем, что происходит, а в жизни, мол, получается так, как оппозиция предвещает». То, что говорил Коцюбинский, нужно печатать.
Постышев снял трубку, назвал номер телефона главного редактора окружной газеты.
— Что же речь Коцюбинского выбросил? — спросил он. — Троцкистская? Вот потому и нужно ее печатать. А рядом выступление Невского. Он Коцюбинского разложил по всем статьям… Не напечатаешь, все равно люди узнают, но в другой редакции. Это хуже. У народа ум зоркий — он разберется, где правда, где кривда. Болеете страхами, что узнают о наскоках Коцюбинского на партию? Пусть знают!
Своей речью он показал, что все доводы оппозиции — на песке.
— Жаль, растлевают людей, — поднимаясь из-за стола и шагая по кабинету, негодовал Постышев. — Политиканов и краснобаев, тех, что лезут в наставники молодых партийцев, не жалею. Для этих политических горизонталок склоки — профессия. Но когда бойцов партии они своей фразеологией и политиканством заражают, — это опасно. Коцюбинский — честный, умный человек, был бойцом без страха и упрека. Неужели не понимает, на чьей мельнице стал жернова ворочать? Жарко… Что ж, на то и бой! Вы старый харьковчанин. Скажите, вы многих знаете в Харькове людей?
— Немало знакомых среди интеллигенции, советских работников, активистов районов.
— А на заводах?
— Откровенно — времени не хватает туда добираться. Завертели бумажные омуты.
— Времени?! Было бы желание, время можно найти, — снова усаживаясь за стол, вздохнул Постышев. — Без выдвиженцев мы бюрократию не выкурим. На Харьков сейчас смотрят другие города и округа. Я, когда работал в Киеве, тоже присматривался, что в Харькове, как в Харькове. Как думаете, если пройти по учреждениям, посмотреть, кто работает в суде, в прокуратуре, в финотделе, в трестах, а потом на рабочих собраниях обсудить кандидатуры, достойные занять руководящие посты? В первую очередь следует помочь кооператорам. Да, кстати, кто в Харькове остался из крупных специалистов по машиностроению? Таких, чтоб сами строили заводы.
— Есть тузы. В Донугле, ВСНХ, Южмаштресте, бывшие акционеры, инженеры. Работают в Гипромезе. Строить им пока нечего…
— Что же мы так будем все из Европы завозить? Вчера утром вижу, возле магазина стоят шахтеры из Донбасса: приехали покупать велосипеды «Стейер». Ежегодно десятки тысяч велосипедов ввозим. Мудрая механика — трубы гнуть, ободья делать? На велосипеды — лицензии, на тракторы — лицензии. Сами, что ли, без усов? На ГЭЗе латышские мастера с рижского «Дукса». Они наладят производство велосипедов. Пусть люди занимаются спортом! Деньги тратить тоже нужно учить. Пропили в Харькове за один год полмиллиона. Это потому, что не привыкли покупать книги, товары быта. Да и их мало. За все золотом платим Германии, Австрии, Швеции.
— Если бы только десять лет спокойно прожить! Не дадут, — намекая на обострения с Англией, произнес Марченко.
— Да, десять лет нам нужно, — после долгой паузы согласился Постышев. — Не меньше десяти. Нам из-под ее союзников нужно коня выбить.
— Из-под Польши? Румынии?
— Из-под кулака. Это важнее. Пока дипломаты грозятся, он наступает. Молча, насупясь, но крепко. Срыв хлебозаготовок — это наступление.
— Получить бы кредиты! Но кто даст?
— Нужно торговать всем, что нужно Западу, и торговать так, как они торгуют. Не выжидать, когда придут запросы. Влас Яковлевич рассказывал, что западные фирмы просят у нас щетину, кости, рога, сырье. Собирать. Продавать. Накапливать средства для стройки, для этого ввести строжайший режим экономии всюду, где только возможно.
1927 год, март
На заводах споры. Они накаляются с каждым днем. Спорят не только на собраниях. Всех интересует, как будет осуществляться индустриализация, которую наметил XIV съезд партии. «Куда только эту продукцию сбывать, что выпускаем? — озабоченно говорят на машиностроительных заводах. — Заказов мало», «Что будут делать те заводы, которые собираемся строить?», «Все перестраивать надо, — пишут рабкоры паровозостроительного, «Серпа и молота», — здания ветхие, станки износились, старых образцов».
Ко мне обращаются с вопросами, как к представителю редакции. Что я могу сказать, кроме общих слов? Из газетных же информаций знаю, что утвержден проект Днепрогэса. Гигантская станция — пятьсот шестьдесят тысяч киловатт. Я даже не представляю, куда будут сбывать энергию. В Донбассе?!
Римский утверждает, что наша страна еще добрых полвека будет аграрно-индустриальной. Он забивает своих оппонентов выкладками, статистическими данными. Доходит до того, что Негреба, завпартотделом, готов броситься врукопашную. Римский называет его «лозунговым энтузиастом», покровительственно похлопывает по плечу: «Коля, экономика митингам не подчиняется. В ней по принципу «голоснем» не выйдет».
У нас в газете новая рубрика — печатают биографии выдвиженцев. Говорят, по предложению Постышева.
Рассказывают, что кто-то сказал ему: «Так и о министрах не сообщали подробно». — «Те вопросы, которые будут решать эти люди, важнее, чем те, которые решали министры», — ответил Постышев.