Постышев вдруг попросил Гордея Федоровича остановить машину.
Неподалеку от дороги пахали землю. Плуг тащили коровы.
— Доброй работы! — сказал Постышев, подходя к пахарю.
— Бувайте здоровы! — ответил тот, останавливая коров.
— Что же, другого тягла нельзя раздобыть? — спросил Башкатов.
— За друге тягло платить треба. А за все платить не настачишься, — ответил пахарь. — Потом будешь по чужим каморам свое жито рассыпать.
— У вас КНС есть? — продолжал расспрашивать Постышев. — Что же он делает?
— Собрания проводит. Делегатов в Харьков посылает.
— Кто у вас голова КНС? — поинтересовался Башкатов.
— Чупринка Свирид.
— Черт знает что — влюбились в этого Чупринку! — вскипел Башкатов. — Я давно рекомендовал выбрать другого.
— А вы думаете, другой буде краще, чим Чупринка? — заметил пахарь. — И у Чупринки только тын та хата, и у других добра небогато. Хозяева в КНС не идут.
— Что же, середняков не принимают в КНС? — поинтересовался Постышев.
— Середняк он так, посереди, стоит. С одного боку куркули, а с другого таки, як мы, жебраки…
Постышев: А куркулей много?..
Пахарь: Куркули есть, да и помещиками знов обзавелись. Может, я не так назвал. Только як не называй, а если у человека сорок десятин земли, кто он — пан, а чи панок?
Постышев: Откуда же появились такие?
Пахарь: Есть у нас Герасим Николаевич Лобода. Сам тутошний. За Петлюру носив шапку с шлыком.
Потом десь по свиту блукав, снова вернулся. Язык у него, як дзвин. Выступает, як поп на амвоне: «Мы даем товарный хлеб. Мы всю страну на своих харчах содержим. Мы культурные землеробы». Позахватал лучшие поля и пашет.
— Ну спасибо, товарищ, за рассказ, — сказал Постышев. — Как ваше имя, отчество, фамилия?
— Гливко Евген Карпович.
— Я Постышев, секретарь окружкома.
— А где же товарищ Киркиж? — полюбопытствовал Гливко.
— Он к вам приезжал? — спросил Башкатов.
— Он у нас комиссаром был.
— Что же вы, бывший красноармеец, не принимаете участие в КНС? — сказал Постышев.
— На собрания ходил. А потом перестал. У меня пять чашек на столе. Треба в них и молока налить и каши положить. А шо дарма время переводить — речи слушать? От них каша не родится. Як осень, так наш Чупринка и про прокатные станции и про коллективное тягло наговорит сто мешков. А весной иди к Лободе, кланяйся: «Дайте конячку», «Позычьте сеялку»… Десять хозяев все село в своих руках держат.
— Это вы уж через край, товарищ Гливко, — возразил. Башкатов. — Вроде советской власти у вас нет… Что же, в райисполкоме об этом не знают?
— В районе все знают, — намекая на что-то, протянул Гливко, — знают и про то, кто на поле у пана Лободы работает. И как кого он на сивбу та уборку нанимает…
— Напрямую можно рассказать? — настоятельно попросил Постышев.
— А так: прийдут из «фина», спросят: «Кто такой у вас работает?» — «Родственник». И «фин» понимает, что «родственник», потому что Лобода все за добрым обедом объяснит, сколько у него «родственников» и як ему тяжело им всем помогать.
— Спасибо, Евген Карпович, за науку! — прощаясь, сказал Постышев.
— Заедем к Лободе, посмотрим, что это за серый барин? — когда они уселись в машину, предложил Башкатову Постышев. — Знаете, что сказал Николай Палкин после того, как посмотрел «Ревизора»? «Всем досталось, а больше всего мне». Вот и сейчас мне досталось. Поверил я вашей статистике. В ней о Лободе, о десяти «хозяевах», что всю лучшую землю забрали, ничего не сказано. Что толку в КНС, когда в нем только речами кормят?.. Нужно спросить, Гордей Федорович, — когда машина приблизилась к селу, наказал шоферу Постышев, — спросить, где тут усадьба Лободы.
Ее нетрудно было разыскать, эту усадьбу. Жил Лобода на отшибе. Все — и пятистенный оштукатуренный дом, и длинные сараи под черепичной кровлей, как у немцев-колонистов, и машина под широким навесом — говорило о зажитке хозяина.
Лобода, пожилой, но еще пышущий здоровьем, уверенный в каждом движении человек, вышел на крыльцо, как только машина стала у его дома.
— Проездом или нам честь оказываете, товарищ Постышев? — спросил он, кланяясь с достоинством.
— Откуда меня знаете? — спросил Постышев, переглядываясь с Башкатовым. — Или у вас тоже, как в Сибири, устный телеграф работает? Там приезжаешь на станок, а уже знают, что должен приехать.
— Прошу ко мне. За столом как-то удобнее разговор налаживать. Что вас привлекло в наши края?
— Время у нас маловато, — сказал Постышев. — Хочется посмотреть, как вы семена готовите к севу.
— Это показать можно. Я даже товарищам из КНС предлагаю: приходите, посмотрите, как урожай нужно обеспечивать.
Лобода повел Постышева и Башкатова к амбару. В нем на брезентах было рассыпано зерно. Отборное, прозрачное, одно к одному, оно радовало глаз.
— У селекционеров зерно приобретал, — пояснял Лобода. — Элита. Тысяча зерен — ровно сорок два грамма.
— Хорошее зерно. — Постышев зачерпнул пригоршней из кучи маленькие, как обточенные, янтарным. — Что же с соседями не поделитесь?
— А что они с ним сделают? — настороженно вымолвил Лобода. — Само зерно не растет, — оно, как и земля, хозяина любит.
— Говорят, что «земля артель любит», — заметил Постышев. — Так русская пословица говорит.
— Я русских пословиц не знаю, — после долгой паузы заявил Лобода. — Украина Россию всегда зерном кормила. Хозяина уже уважать перестали. Гонение на хозяев. Раньше только поговаривали об этом, а теперь со всех сторон притесняют. Что, хозяин для себя зерно растит?! За урожай болеет?! Кто занимался сельским хозяйством, тот знает, что такое урожай и как он дается.
— А если хозяином земли будет не один человек, а коллектив? Как вы думаете, земля после этого родить хуже будет? — резко спросил Постышев.
— Для коллектива наши семена не готовы, — так же резко ответил Лобода. — Если подходить разумно, то только неопытный или недальновидный дровосек будет подрубать сук, на котором он сидит.
— Значит, мы сук подрубаем? — улыбнулся Постышев.
— Зерно пока дает так называемый кулак-середняк, — стал доказывать Лобода. — Без него…
— Дает, — прервал Лободу Постышев, — потому, что мы предоставили возможность давать только ему. У бедняка нет тягла, нет орудий. Это все экспроприирует кулак. Это известно давно.
— Дайте любому бедняку в селе мою усадьбу, — запальчиво произнес Лобода, — и вы увидите, что из этого получится. Он сбежит от одних забот.
— Что же вы не сбегаете? — вступил в разговор Башкатов.
— Я люблю землю. Это мое призвание, — горячо заявил Лобода.
— Ну, нам пора, — произнес Постышев. — Поедем дальше, товарищ Башкатов. А вы, если любите землю, отдайте ее коллективу, — посоветовал он Лободе.
— Хорошо живется этаким землелюбам под нашей опекой! — раздосадованно произнес Постышев в машине.
— Они не страшны, — протянул Башкатов. — У нас есть пресс — финансовый отдел. Он все, что нужно, возьмет.
— Из-под нашего пресса такие, как Лобода, выскальзывают. Наш КНС знакомился с контрактами этих панов с батраками? Нет? Давно бы пора! И комнезамы не знакомятся и профсоюз Всеработземлеса регистрирует договоры, не вникая. Люди работают за ничтожную плату. А выходит, для нас это дело стороннее? Разве нельзя объявить таким Лободам бойкот?
— Забастовку? В нашей стране? — удивился Башкатов.
— Забастовка же не против страны, — сказал Постышев. — Нужно так заставить этих землелюбцев уйти с земли. Пока подобру. А не поймут сигнала — принудим силой. Слышали, как повторяет вариации некоторых наших политиканов о товарных хозяйствах? На зерне держалось, мол, все и будет держаться…
— Коллективные хозяйства нужно организовать, — уверенно заявил Башкатов, — они зерно дадут.
— Кого из председателей можно здесь рекомендовать организатором коллектива?